В экстремальных ситуациях Федор умел хорошо и быстро подчиняться приказам. Это была своего рода компенсация за все остальное время, когда сибарит Михайлов ленился.
Федя, по-прежнему вооруженный тяжелой вазой, мгновенно сориентировался, и с силой двинул зараженному по репе. Раз, другой, третий. Федя устроил настоящий локальный салют: брызги крови, мелкие осколки костей и каких-то сгустков, празднично полетели навстречу свободе.
Когда голова Миши из твердого агрегатного состояния перешла в жидкое, Федор, тяжело дыша, выпрямился, проверяя нет ли у Гнилого новых защитников. Кажется, в квартире стало тихо. Михайлов повернул голову в сторону своего стажера. Тот выглядел целым.
Федя еще раз обвел комнату грустными глазами, после чего, наконец, с чистой совестью упал в обморок.

Травмированный Сергеша с хриплым вдохом с трудом поднялся на ноги. Большой ожог на его щеке алел, точно советский флаг. Постояв пару секунд, он сплюнул на пол лужицу крови, в которой одиноко дрейфовал выбитый зуб.
Покачиваясь, он буднично переступил через лежащего на полу Федю, и пошел на кухню. Раздался звук открывающегося холодильника, который перекрыл глухой низкий стон со стороны постели:
- Ммммаммма… Я теперь сирота… - Гнилой горевал.
Сергей вернулся в комнату, на ходу опустошая стакан с мутной водой: он запивал обезболивающие.
- Нашел у них триган. Надо? – он обращался к Валерию, который принял на себя основной удар телохранителей Гнилого. Не дожидаясь ответа, он кинул серебристую облатку пндшнику и приложил к обожжённой щеке ледяную пачку пельменей, что были конфискованы из хозяйского пищеблока.
Чуть отдышавшись, Сергеша заговорил снова:
- Это чучело убивать нельзя. Знаешь гриб такой – Волчий Табак, Чертова Тавлинка. Если на него наступить, из него куча пыли полетит. Грязища во все стороны. А потом возле него еще десятка три таких вырастет. – он помострел на Гнилого. Тот теперь лежал молча, уставившись пустыми глазами в потолок. Кажется, в уголках глаз поблескивали слезы, а может быть, это была просто липкая испарина.
- Всех этих уродов надо отвести подальше и утопить в болоте. Если все получится, мы забудем про этот пузырь еще лет на тридцать. Мне надо в больницу, так что давайте сами. Видел во дворе пазик с черными занавесками? Это мой. Держи ключи. Погрузите все это дерьмо на борт и вперед. А мне пока дай ключи от вашей служебной. Скорую вызывать нельзя пока вы тут будете порядок наводить. – он пихнул носком ботинка труп Матери – Там, на кухне видел большие мешки для мусора, как раз подойдут. Но пора вам иметь свои. – взяв ключи, Сергеша, все также прижимая к лицу пельмени, вышел из квартиры «номер ноль три».

Запах аммиака. Он пронизывающей струей впился и в глотку, и в мозг.
«Когда я умру, кто-нибудь на похоронах поднесет к моему носу эту дрянь, и я воскресну»
Федор с трудом приходил в себя, но постепенно цвет его губ сменялся с бледно-фиолетового на розоватый.
- Спасибо. – мужчина слабо улыбнулся в знак благодарности – Вы целы?  - взгляд Михайлова скользнул по красным пятнам на шее коллеги. Скоро следы от чужих пальцев медленно, но верно начнут темнеть.
Михайлов приподнялся на руках и осторожно поднялся. Встав на ноги, он невесело осмотрелся вокруг.
- Изначально мы должны были просто рrазведать ситуацию.  – он растерянно искал взглядом что-нибудь, чем можно было бы вытереть руки.  На глаза попалась ажурная белая салфетка, что лежала на полочке с иконами. Федор понимал, что ее вязала вручную Мать Гнилого Григория.
Пачкать ее было бы слишком цинично.
- Мы как пациенты в очерrеди к врrачу, которые пролезают без разрешения «только спросить» и закономерrно огрrебают от тех, кто «по записи» и сидит тут с самого утрrа.
Михайлов потащился в ванную. К счастью, санузел в квартире был раздельным, и Федору не пришлось знакомиться с туалетом, в котором раньше терся ныне размазанный дядя Миша.
Федя вернулся с полотенцем и принялся аккуратно вытирать металлическую вазу.
- Больше без обрrеза на рrаботу не поеду. А Грrач пусть хоть укарrrкается. – раз нельзя носить табельное, можно взять у отца одно охотничьих ружей. И надеяться на то, что в руках слепого снайпера Федора это ружье не прострелит его собственную печень.
- Могу и Вам привезти. - Федя развернулся к напарнику и вымученно как-то на сторону, улыбнулся, показав большие белые зубы. В детстве они сильно выдавались вперед, делая его сходство с лошадью просто феноменальным. Два года ношения брекетов и сопутствующего нытья решили эту проблему.
- Хотя Вы и так хорrошо дерrетесь. – Михайлов поймал себя на мысли, что сейчас, рядом с напарником он чувствует себя почти в безопасности.
- Нас ждет уборrка. – он тяжело выдохнул – Адский субботник.  – Федор увидел, что у Гнилого был заклеен рот и мысленно порадовался. Черт знает, о чем говорил этот разложенец.
«Интересно, что он говорил Валере»
К концу второй недели Федор наконец-то запомнил имя коллеги, но озвучивать это достижение не спешил.
Валерий севшим голосом негромко сообщил о временной смене машин и о мусорных мешках. Как кстати.
- Подгоните паз как можно ближе к подъезду. Я поищу крепкие простыни и покрывала, используем их как носилки. Сверху прикроем целлофаном.
-------
Гнилого они осторожно стащили к постели прямо на его одеяле. Поднять его не получилось и пришлось тащить волоком. Гришу это так рассмешило, что всю дорогу до автобуса он подбадривающе фыркал из-под скотча, понукая свой гужевой транспорт. К счастью, похоронка была оснащена подобием пандуса, для того, чтобы грузить внутрь особенно массивные и тяжелые гробы.
Дядя Миша был немногим легче Гнилого. К счастью, он был уже мертв и вел себя тихо, однако все равно умудрился доставить хлопоты: его покрывало не выдержало возложенной на него ответственности и порвалось прямо под поясницей Миши. Лицо Феди исказило страдание. Он вдохнул нашатырь и пополз за новыми носилками. Труп пришлось переворачивать на бок и перекатывать на другое одеяло.
Михайлов радовался, что он давно ничего не ел, кроме соленых огурцов. Его тошнило. В душе разливалась тоска.
Мать Гриши, несмотря на свой скромный вес, показалась Михайлову тяжелее всех: он слишком устал.
Оставив напарника разбираться с устройством пазика, Федя дотащился до квартиры Ноль Три и кое-как вытер кровь старой шторой, вымученно повозив ногой по полу.
Федор Никитич отзвонился Грачу и, взяв в руки трофейную вазу, покинул гнилую квартиру, плотно прижав незапертую дверь.
Когда загнившие и Гнилой были упакованы в похоронку, Михайлов забрался в салон вслед за ними. Ему пришлось сесть рядом с телами, поскольку конструкция пазика не предусматривала других вариантов.
- Вы… Ехать сможете?  - напарнику досталось больше всех в трупной драке, но Федор угадывал, что внутренний стержень коллеги позволит ему довести начатое до конца.
Получив утвердительный ответ, Михайлов снова заговорил. Голос его звучал слабо:
- Нам нужно утопить его в болоте. Он не горrит. – возможно, стоило развить мысль, но сил на это не было.
Федя отстраненно смотрел в окно, кокетливо украшенное черной кружевной шторкой. Из бездумного состояния его вывел надсадный голос Григория, скотч с его губ отклеился под воздействием влаги:
- Украл… Украл бабушкину вазу… Крыса.
Федор не стал поворачивать головы, лишь равнодушно произнес:
- А ты гнилой.

Гнилой, что лицом походил на сыр с благородной зеленой плесенью, притих. Это было временное явление: за последние двадцать пять лет Гриша соскучился по разговорам и сегодня не желал упускать свой шанс пообщаться со всеми встречными людьми.
Иногда его рассудок проваливался в какую-то темноту, но, когда сознание Григория выныривало на поверхность, его мысли были кристально чисты и понятны. Он видел все. Людей, растения, животных. Их устремления, их помыслы, их желания. То, к чему тянутся эти живые создания, чего боятся, чего хотят.
Гришу это огорчало. Все вокруг продолжают жить, есть, гулять, заниматься любовью. Ему теперь это недоступно. Он упал в чумную яму.
Много веков назад чума забрала почти половину населения всей Европы. Люди умирали так часто, что смерть стала фольклорным персонажем. Она жила рядом, у соседей; она подсматривала из-за угла, она приятно улыбалась маковым ртом из веселого кабака. Она была повсюду… Но в некоторых местах она концентрировалась. Ее становилось так много, что было трудно дышать. Жизнь полностью исходила: слишком много трупов, слишком много извести, отчаянного равнодушия. На такой земле урожая уже не будет, вырастет одна лишь гниль. Гниль. Гниль.
И она выросла.
Словно семя, зараженное спорыньей, гниль затекла под кожу прежде живого человека, превратив его во Что-то Плохое.
Земля обладала долгой памятью. Случайно затронешь нехорошую почву и получишь Столбняк. Гнилой Столбняк.
Горло Гриши болезненно дернулось. Физических сил у него было мало, двигаться ему было трудно. Каждый жест казался преодолением, словно он пытался идти под водой против течения. В противовес этому, его социальные навыки были на высоте. Он хотел говорить. Он должен был говорить. Тяжелый, будто чужой язык, медленно, но упорно выталкивал шелковистую ткань. Потемневшие от времени легкие работали плохо, каждый вдох сопровождался неимоверным усилием.
Теперь, когда ткань намокла от слюны, управляться с ней было проще. Глухой рефлекторный кашель: как кстати. Край шарфа  выпал на щеку. Еще несколько секунд, и почти все сатиновое полотно отправилось прочь:
- Ооо… Валеееера! Хочешь, я расскажу, что о тебе думает твоя бывшая девушка? Та, которую ты променял на гребаную школу милиции? Или, может быть, тебе интересно, кем бы ты мог стать, если бы не заложил Костика? Знаешь, какая бы у тебя была карьера? И уж точно ты бы не Гниииииллл сейчас в этой ссылке…

Пока Гнилой продолжал монолог, Федор хмурился. Желая прервать поток красноречия, он подобрал свой мокрый шарф и парой легких движений обернул его вокруг головы Григория, ловко подвязав его челюсть, как если бы у Гнилого болели зубы или он был настоящим покойником. Михайлов склонил голову к плечу и осмотрел результат своих трудов. Чего-то не хватало. Оторвав кусок черного полиэтилена, Федор соорудил на голове Гнилого подобие шапки Мономаха. Получилось смешно. Получился Иван Васильевич. Ко всему прочему, у Гриши был высунут кончик языка, и он отдаленно походил на мопса, что наивности прикусил себе язык и не замечает этого.
Федору захотелось разделить плод своего остроумия с напарником, но ему было неловко: слишком уж несерьезным казался его поступок. Да и после россказней Гнилого Михайлову было не по себе. Он помнил, что случайно сорвался на «ты», когда попросил подчиненного включить радио, это было нехорошо.
Тяжело вздохнув, Михайлов натянул черный пакет на лицо Григория, полностью закрыв его голову.
Постепенно городской пейзаж сменился хмурой лесополосой. Вскоре они приехали.
- Нет, пешком не нужно. Потащим, как есть. Главное утопить сегодня этого…
Неожиданно Гнилой оживился и снова подал голос:
– Феееедя, давай расскажу тебе, что ты значишь для своей мамочки… Я расскажу.
- Да как ты это делаешь?  - Федор медленно развернулся и увидел, что черный пакет сполз, а узел на шарфе ослаб настолько, что Гнилой снова мог говорить. Глаза его блестели, точно две мазутных капли.
- Грrrиш, помолчи, пожалуйста, хотя бы пятнадцать минут.  – Михайлов устало поправил чуть сползшие очки.
На лице Гнилого проступило странное выражение, будто он всерьез обдумывал это предложение и собирался торговаться.
Пока Григорий размышлял, Федор Никитич опустил руку в карман пальто  достал из него карамельку, и, сняв с нее фантик  аккуратно положил Гнилому в приоткрытый рот.
- Пойдемте скоrрее, хочется оттащить его до темноты.  – Федя хрипловато выдохнул, обращаясь к коллеге – Если все будет совсем плохо, разберrемся с ним, а этих завтра докинем.  – Михайлов потер средним пальцем левый висок – Сейчас по ночам минусовая температура. Они… не убегут.  – Федор развернулся к напарнику и тепло, хотя и несколько устало, улыбнулся.
Гнилой проглотил конфету довольно быстро:
- Не затыкай мне рот…  - он медленно облизывал верхнюю губу.
- Не ломайся. – пальцы Михайлова добыли новую карамельку. В глазах Григория мелькнул затаенный интерес. Новый леденец лег на темно-бордовый язык Гнилого. Пока он сосредоточенно пытался рассосать конфету, ему было не до речей.
Федор мягко взялся за углы одеяла, на котором лежал Гриша:
- Идите вперед, я буду сзади. Устанете, поменяемся.
Михайлов предусмотрительно раздел новую конфету и убрал поближе, в карман рубашки. Это были кладбищенские конфеты, которые Сергеша забыл в квартире «Ноль Три». Федя забрал их с собой. Внутри Феди жил маленький воришка.

Отредактировано Федя (2024-11-23 18:13:13)

- Неплохо знаю. Я часто бывал здесь в прrошлом. Я рrодился в Шпальнике. А Вы?  – когда-то у отца была здесь дача и Федя с друзьями постоянно отирался в этом кривом и угрюмом лесу. Став подростком, Федор таскался на болота, пытаясь найти там вдохновение для написания этюдов и стихов. И то, и другое получалось неважнецким.
Неожиданно Григорий запел. Звучало так, как если бы пел постоялец хосписа:
- Помни меня, поминай меня
Пластмассовой розочкой.
Помни меня, поминай меня
Горькою водочкой...

Федор обернулся к напарнику, и блики на его очках превратили их в два зеркальца, за которыми исчезли глаза:
- Давайте поменяемся местами. Я пойду перrвым. Сейчас… - он медленно наклонился над Гнилым и снял с него свой влажный шелковый шарф, что комом лежал на нездорово вздутой груди.
- Не волнуйся, Грrиш. Все в порядке.  – Михайлов аккуратно завязал на потемневшей шее  Гнилого жемчужного цвета платок – Я прrиду тебя навестить и прrинесу сладостей.  – Федя легко раздавал разные обещания, деликатно избегая любой конкретики и временных рамок: «Мы обязательно увидимся!» Когда увидимся? Где? С кем, в конце-то концов? Эти данные Федя тактично умалчивал.
Федор беспокойно потер подбородок.
- Тебе ведь нрrавится сладкое, Грrиша, верrно?  - Федор методично впихнул в рот Гнилого три леденца – Вооот, молодец…
Похоронная команда поплелась дальше.
Михайлов ощущал себя ужасно грязным, волосы намертво впитали запахи сегодняшнего дня. Пальто теперь нужно сдавать в химчистку. Федор любил это пальто, он привык его пасти. Воротник был отделан черным норковым мехом. Это пальто подарил ему отец. Сначала Федор очень распереживался из-за меха: ему было жаль несчастных норок, что погибли ради чьей-то прихоти, но постепенно смирился с тем, что носит на себе убитых животных и перестал обращать на это внимание.
Федя следил, чтобы пальто всегда было аккуратно повешено, а не валялось  как попало. Если где-то мех был примят, он пушил его ладонью и сноровисто пробегал пальцами по меху, вытаскивая блестящую ость из подшерстка.
Теперь прекрасное пальто было заляпано чужой кровью, мозгами и еще черт знает чем. Федор устало посмотрел на бархатно-черный рукав, перечеркнутый широкой бурой полосой влажной земли.
«Что же, дорогой мой Федя, как тебе твое светлое будущее? По колено в грязи, в обнимку с покойниками, с утра до ночи роешься в мусоре… Пора тебе менять стиль»
Он перевел взгляд на Валерия, что был одет намного практичнее.
«Вот Вам, Федор Никитич, прекрасный пример для подражания. Самое время перебраться в спортивный костюм и страшную пухлую куртку…  А сверху еще лыжную шапку, чтобы совсем кошмарно…»
Мужчина прищурился, фокусируя взгляд дороге.
«…вот отправишься ты в очередное захолустье и умрешь там. И найдут тебя в этой уродливой шапке… И похоронят в ней же. Лучше уж в закрытом гробу. Надо написать об этом в завещании…»
Часто, от усталости или от печали Федор начинал фантазировать о своей смерти. Заканчивались эти фантазии тем, что Феде становилось невыносимо жаль себя.
Если он слишком увлекался, то впадал в меланхолию. За меланхолией следовала глубокая чувствительность, иногда сопровождаемая тихими слезами. Измотав себя таким образом, Федор погружался в лень, близкую к прострации; уныние сменялось спячкой. После он долго еще ходил как в дурмане, вялый и обалделый.
- Прrишли.  - Михайлов осторожно опустил свой край Григория на землю, после чего набил карман его штанов кладбищенскими карамельками - Не бойся, Грrиш. Это не навсегда, вот увидишь. - тыльной стороной ладони Федор убрал волосы от влажного лба и кивнув, дал знак напарнику опускать Гнилого в болото.
Федя смотрел на подчиненного и мысленно благодарил небеса, за то, что Тимофеев сейчас рядом. Физическая выносливость Валерия спасала положение дел: без коллеги Федор бы просто не поехал сегодня на болота, наплевав на технику безопасности и приказы сверху.
Было и еще кое-что. Федору было очень паршиво и страшно в этом чертовом лесу. В голове крутилась какая-то история про неправильную церковь, что была связана с этим местом. Вспомнить ее никак не получалось и от этого становилось еще хуже.
- ...ну, Грrиша, не грrусти.
В ответ Гнилой тихо нараспев зашептал:
- Загляни ко мне за дверь:
Я совсем как ты теперь.

Отредактировано Федя (2024-11-29 12:52:33)

- Спасибо.  – Федор понимал, что стоит предложить помощь в таскании тел, но сил у него на это не было. Он просто честно поблагодарил напарника за непростой труд и прикрыл глаза.
Тимофеев ушел со вторым телом. Федор остался в одиночестве. Ему стало плохо. Он не пошел в салон, а остался снаружи. Сама мысль о том, чтобы сидеть возле свежего, или вернее сказать  несвежего трупа, внушала ему тревогу.
Немного подумав, сел на землю, аккуратно постелив на почву похабный журнал. Грязнее чем есть, он уже не станет, а вот замерзнуть и превратиться из мужчины в погремушку Федя не хотел.
День был слишком трудный.
На обратном пути Федор закурил, выпуская дым в щель приопущенного оконного стекла. Сейчас, без мундштука, он держал сигарету большим и указательным пальцем, а тремя другими прикрывал ее сверху, словно опасаясь, что его застукают за чем-то запрещенным.
Запоздало мужчина сообразил, что не знает, как его подчиненный относится к курению. Кажется, Федор как-то раз видел его с сигаретой:
- Вы не прrотив? - Михайлов указал взглядом на тлеющий огонек, что поблескивал у него между в руке.
Федор надолго замолчал. Его лицо выражало смесь усталости и тоски. Мимика мужчины без слов говорила: "Заберите меня к себе, светила небесные, я так больше не могу. Неужели это мое истинное предназначение?"
Перспектива всю жизнь работать в чулане под лестницей вгоняла Михайлова в уныние.
"Уныние - тяжкий грех. Интересно, что он думает по этому поводу?"
Федор медленно повернул голову к напарнику, рассматривая его жестковатый профиль. Пальцы Феди мягко терли маленькую сережку-гвоздик, украшенную черной шпинелью. Гладкость украшения успокаивала.
У Федора были проколоты обе мочки. Если в ПНД и существовал какой-то устав, Михайлов вертеть его хотел.
- Довезите меня до морга. – Михайлову ужасно хотелось помыться, но мысль о том, что ему придется провести эту ночь в одиночестве, пугала мужчину.
Оказавшись в морге, что уже стал родным, Михайлов вежливо постучался в прозекторскую и, получив разрешение войти, негромко произнес:
- Мы закончили, все сделано. – вот и весь рапорт на сегодня - Вадим Георгиевич…  Я могу поспать здесь?  - Федор настолько устал, что был готов спать сидя, положив голову на свой стол, обитый зеленым сукном. Лишь бы скорее наступил новый день.  Обычно болезненно чистоплотный Михайлов, сейчас сделал выбор в пользу сна возле знакомого человека. Больше идти в Шпальнике ему было некуда.
Так сложилось, что близких друзей Федор не нажил. Он был общителен и легко сходился с людьми, но в этом и крылась опасность. На дружеских встречах люди его возраста приходили со своими невестами и женами. Искренне заинтересованный в каждом собеседнике, улыбчивый Михайлов был нежен и обходителен со всеми девушками. Часто его поведение расценивалось как ухаживания. Женщинам это зачастую льстило, а вот их мужчинам, напротив, совсем не нравилось. Совсем-совсем не нравилось. Из-за отсутствия понимания в этом вопросе Федя лишился одного жевательного зуба и парочки хороших очков.
Рассудком Михайлов понимал, что ему следует умерить киловатты своей улыбки, но на практике не преуспевал в этом, все получалось слишком естественно.
В армии было проще: девушки сослуживцев были далеко, а случайные связи не являлись поводом для ревности. Теперь, в Шпальнике, его понемногу перестали звать в общие компании, и Феде было немного одиноко. Это одиночество он старался заполнить общением с женщинами. Вектор, конечно, разный, но зато время он проводил с удовольствием.
Сейчас, в таком кошмарном состоянии к девушке он ехать не мог, считая это неуважением. Отец был загородом. Оставался знакомый морг.
Грач внимательно осмотрел подчиненного:
- Можешь, иди на кухню.  – кухней называлось маленькое помещение со старой микроволновкой, крошечным столом и дряхлым диваном. Сотрудники морга могли дремать там во время спокойных ночных дежурств.
- Спасибо.  – Федор примерно знал расписание начальника и помнил, что сегодня он будет работать всю ночь.
Михайлов, сделав над собой усилие, доплелся до туалета. Моя руки, он посмотрел на себя в зеркало. Лицо осунулось. Мужчина привычным движением убрал волосы со лба. Что-то блеснуло. Присмотревшись внимательнее, Федор обнаружил седину.

Федор соскучился по разным околокультурным сборищам. В Шпалах с этим было туго. Здесь был небольшой театр, где ставили спектакли для детей и взрослых. Прежде это было милое место, не лишенного уютного очарования. Михайлов время от времени приглашал туда своих возлюбленных.
Потом у театра сменилось руководство, он получил новое название, теперь это был «Театр Сакрализации». Он быстро превратился в «Театр Деморализации» и «Театр Алкоголизации». Режиссер позиционировал свое детище как место для мистических мистерий и удивительных экспериментов. Федор быстро выяснил, что вся удивительность и мистичность заключалась в том, что актеры выходили на сцену без трусов.
Федя перестал посещать это место.
Ошалевшие горожане тоже не смогли понять новых веяний в искусстве. По слухам, чтобы поправить свои дела режиссер открыл в одном с театром здании, сауну. Теперь девушки, что трудились в сауне стали костяком нового актерского состава.
Еще была пара баров, где иногда выступали местные команды, камерные ресторанчики и кафе, но иногда Федя скучал по масштабным попойкам с красивыми костюмами и множеством эффектно одетых женщин.
Этим вечером у него была отличная возможность развеяться: некроманты и им сочувствующие устраивали ежегодный слет. Событие афишировалось богемным, но, как и многие богемные события, обещало перерасти в хорошую пьянку. Федор на такой финал очень рассчитывал.
Пндшники были приглашены на эту закрытую вечеринку: так хорошие, правильные некроманты и некрофилы показывали, что их замыслы чисты и за решетку их сажать не надо. И на кол тоже.
А пнд, в свою очередь, налаживало связи с нечистью, подбирая себе информаторов и заводя полезные знакомства. Ну а в случае Федора Никитича, просто хотело надраться в наряде среди красивых ведьм.

За ним должен был заехать стажер.
Каким бы настырным и въедливым напарник не был, Федору он скорее нравился. Да, доставлял проблемы, но с ним в жизнь Михайлова-младшего вошло какое-то разнообразие.
Федя по-своему нежно пытался понравиться коллеге.
У  Федора Никитича не было друзей, но они были ему нужны. Ему хотелось подружиться с подчиненным. Правильно было разделять работу и частную жизнь, но в частной жизни Феди людей,  что могли бы стать его друзьями, не было.
Валерий производил впечатление человека замкнутого и потому таинственного, это распаляло любопытство.
Несмотря на свои стремления, Федору казалось, что он вызывает у деятельного и нереально работоспособного стажера антипатию своей пассивностью и равнодушием к происходящему в отделе.
Это Михайлова слегка расстраивало, но не влияло на его поведение: какой смысл заводить дружбу, прикидываясь кем-то другим? В его случае - трудолюбивым и инициативным начальником.

Когда в дверь постучал стажер, Михайлов был полностью собран.
Федор был одет в графитовый костюм, сидящий точно по фигуре и очевидно, сшитый на заказ. На шее у него был завязан красивым узлом шелковый платок цвета слоновой кости. На запястьях матово поблескивали перламутровые запонки. Волнистые волосы были аккуратно причесаны и убраны со лба.
На переносице сидели новые очки в элегантной оправе.
Он почувствовал себя стройным и высоким в своем идеальном костюме, изящным, словно меч в ножнах.
Когда Михайлов увидел своего подчинённого, его взгляд застыл, а лицо окаменело и приобрело сходство со статуей на кладбище. Несколько секунд он просто молча смотрел на напарника, отстраненно оценивая сложившуюся ситуацию.
- Вы... готовы? Так поедете? - вопрос был риторическим.
Вскоре Федор справился с первым шоком и взял себя в руки.
- Я сейчас. - Михайлов ненадолго зашел в квартиру, после чего торопливо вернулся.
Когда он снова заговорил, голос его звучал мягко и вкрадчиво, словно он разговаривал с опасным сумасшедшим или котом, которому необходимо дать таблетку:
- Пойдемте со мной, я вспомнил, что у нас есть одно дело, которое не терпит отлагательств.
Михайлов запахнул пальто. Его рука, убранная серую кожаную перчатку, крепко  обхватила запястье коллеги, и начальник ПНД с неожиданной силой поволок своего сотрудника в служебную машину. На кону был вопрос репутации. И его, Федора Никитича, чувство прекрасного.
Их путь лежал на склад конфиската.

Отредактировано Федя (2024-12-06 21:40:56)

- На улицу Независимости сорок три. Быстро. – до самой машины Федор волок напарника продолжая крепко держать за руку, словно опасаясь, что тот развернется и сбежит. Во второй руке у него был небольшой саквояж, который Михайлов небрежно кинул на заднее сиденье. Когда они оказались в салоне служебного транспорта, воздух наполнился легким запахом кондитерской; Федя нервно глянул на часы.
- На светофоре налево. - дорога не должна была занять много времени – Шпалы были маленькими.
Михайлов беспокойно перевернул кольцо на среднем пальце – Теперь во дворы – Федор спешил, он знал, что выполнение его плана потребует определенных усилий и хотел сэкономить время, чтобы потом все сделать хорошо и правильно.
- Приехали, идите за мной. – он коротко обернулся, проверяя, подчинился ли Тимофеев приказу.
На улице стояла поздняя осень, уже стемнело. Федор подошел к неприметной лестнице, что вела в мрачный цоколь и еще раз осмотрелся: не гуляет ли кто вокруг. Убедившись в том, что посторонних глаз нет, он достал из кармана телефон и включил на нем фонарик.
- Осторожно, не переломайте ноги. – оказавшись внизу, Федор вынул ключи, открыл замок и хорошим пинком открыл тяжелую деревянную дверь.
Пальцы Михайлова нашли выключатель, под потолком теплым светом загорелась лампочка. Никакого плафона на лампочке не было.
Федор Никитич плавно развернулся к напарнику и пристально, холодно осмотрел его с ног до головы. Однако была в глазах Федора и какая-то странная хищность, смешанная с затаенным удовольствием. Он выглядел как человек, который твердо знает, что делает.
Основы художественного образования научили его видеть одетых людей раздетыми.
Федор уверенным шагом удалился вглубь помещения и скрылся в каком-то чулане. Чуланы преследовали его по жизни. Из сумрачной глубины донесся Федора:
- Это склад конфиската. Раньше это были вещдоки, но виновных уже оштрафовали и отпустили с миром, предварительно выпотрошив все их барахло. Большой беды не будет, если мы кое-что позаимствуем. То есть конфискуем. – внутренний вор Михайлова мог бы эволюционировать в мелкого взяточника, если бы у Федор Никитич имел соответственное положение. Впрочем, он уже без тени смущения принимал бутылки с коньяком, которые иногда дарили ему потерпевшие. Если оставались при деньгах, уме и жизни.
Какое-то время Федор сосредоточенно рылся в чулане, стараясь не создавать слишком уж заметный кавардак. Из недр склада раздался голос Михайлова:
- Размер ноги у Вас какой?
Михайлов чувствовал, что подчиненному будет некомфортно в пафосной классике, да и сам он ее не особо любил, находя слишком унылой и местами уродливой.
Минут через десять он вылез из кладовки, держа в руках свою добычу. Выглядел он при этом, как кошка, поймавшая птицу.
- У нас не Блэк Тай, можем быть свободны в фасонах. – он протянул подчиненному слегка приталенный спортивный пиджак глубокого шоколадного оттенка – под цвет глаз Валерия. Пиджак был сшит из тонкого твида. К пиджаку прилагалась рубашка из молочного батиста. Брюки Федор нашел коричного цвета, немного зауженные к щиколоткам. Ремень орехового цвета Михайлов достал из своего саквояжа.
В целом, он старался создать максимально спокойный и приближенный к стильной повседневности образ. Федор махнул рукой, указывая в сторону двери, что вела в еще одну небольшую комнату:
- Чего Вы ждете? Идите.  – он сделал шаг вперед – Или Вам помощь нужна?  - было не совсем ясно, насколько серьезно говорил Федор. Он смотрел на подчиненного уверенно и открыто. Когда в Федоре просыпался интерес, глаза у него разогревались, как пожар в лесу.

- Вы еще расскажите, как мне идет, пока буду на картонке стоять.

- Я могу. – Федор посмотрел долгим, странным взглядом на дверь, что вела в комнату, где переодевался его подчиненный. Михайлову казалось, что он бы одел коллегу лучше и быстрее, чем он сделает это сам. Но это было бы грубо. Валерий явно был смущен, не стоило вмешиваться в его личное пространство. Хотя и хотелось. Одному Богу известно, сколько Тимофееву потребуется времени, чтобы одеться в костюм, что подходил случаю.
Федя постоял несколько секунд рядом с приоткрытой дверью, желая засунуть внутрь нос, а еще лучше всего Федю целиком, после чего вернулся к своим делам.
С обувью возникли сложности, ее на складе было мало: кеды и сандалии. Все это подходило только для того, чтобы нарядить коллегу, как клоуна.
Федор целеустремленно перерыл кучу коробок, но найти ничего не смог. Почти отчаявшись, он окинул помещение хмурым взглядом и увидел небольшой закуток со швабрами, пыльными коробками и почему-то лыжами. Кажется, кто-то из имевших доступ к складу расхламлялся и использовал склад, как хранилище вещей, что выбросить жалко, но и девать уже некуда.
Раздраженный Федор направился к закутку, желая проверить, что под лыжами.
Новых коробок не было, зато обнаружились старые. Нахмурившись, Михайлов принялся в них заглядывать. Первые две встретили его уставшими лыжными ботинками, а вот в других он обнаружил вполне приличную мужскую обувь. Она выглядела так, словно ее никто толком не носил. Владелец толи преждевременно скончался, толи лишился ног. Скорее всего, купил про запас и забыл.
Сегодня туфли нашли своего героя. Приятного кофейного цвета, похожие на классические дерби. Без дешевых молний, на красивой шнуровке.
Запасливый Федор быстро протер их прозрачной губкой для обуви, кожа ответила на этот жест сатиновым блеском.
Когда подчиненный вышел из своей примерочной, Михайлов внимательно его осмотрел:
- Пожалуйста. – Федя тепло улыбнулся - Все хорошо, не волнуйтесь. Главное – не сутультесь.  – у самого Федора Никитича была идеальная осанка. Никто ее не ставил, ни армия, ни верховая езда, она просто была. Взгляд сфокусировался на криво застегнутой рубашке. В глазах Феди проступило что-то вроде материнской жалости:
- Поправьте пуговицы, я пока принесу Вам туфли.  – он отлучился, позволяя коллеге поправить одежду. Через несколько минут он вежливо постучал, надеясь, что Валерий уже закончил сражение с фурнитурой.
- Обувайтесь. В Союзе встречались вещи из очень хорошей кожи. – он протянул стажеру удачную находку. Даже хорошо подобранные туфли могли начать жать, если их предварительно не растягивали на нужных колодках, а тут все так внезапно... Размер был немного больше, но выбирать не приходилось.
«Ничего, он парень крепкий, сможет потерпеть пару часов…»
Дождавшись, пока стажер подчинится, Федор плавно опустился к его ногам:
- Мне нужно немного подогнать длину брюк под Ваш рост.  – он вооружился иглой и нитками. Ему нравился запах кожи, что издавали новые туфли. Он смешивался с теплом тела стажера, это было приятно.
- Там… Там будут некрофилы. – Федор едва заметно нахмурился – Я покажу Вам тех, с которыми ссориться нельзя, а быть вежливым необходимо. Можно даже поговорить с ними. О спорте, о том, из какого они города и прочей чепухе, соглашайтесь с ними. Не задавайте вопросов о семье. – Михайлов проворно формировал красивые полускладки – лучшую длину для роста Валерия – и незаметно фиксировал их.
- Это… это некрофилы Вадима Георгиевича… Они часто ходят к нам в морг. Они платят. Чем свежее и красивее тело, тем больше платят. Что-то идет на нужды отдела, что-то на нужды Вадима Георгиевича. Все они влиятельные, богатые люди, многие приезжают из Нового Нижгорода, из других крупных городов, что сравнительно недалеко. С ними полезно быть в хороших отношениях. - Федя, что стоял на коленях перед коллегой, посмотрел на него снизу вверх и мягко улыбнулся, чуть приоткрывая губы.
Однажды Федора бросила девушка. С тоски он напился на рабочем месте, да так, что свалился на пол и упал под стол, после чего отключился. В темноте Грач не заметил его, решив, что ленивый Федька опять свалил по-английски.
Когда Федька очухался и попытался покинуть рабочее место, он случайно застукал какого-то мужика, что был на свидании с молодой покойницей, доставленной накануне. С испуга Федор протрезвел и быстро спрятался обратно под стол. В пылу любви мужик его не увидел.
Когда на следующий день помятый Федя попытался рассказать начальнику про увиденное ночью, Грач посоветовал ему закрыть ушки, глазки и рот свой болтливый.
- Можете ничего им не говорить, просто постарайтесь хоть иногда улыбаться. - он упруго поднялся на ноги и окинул подчиненного приветливым взглядом – Почти закончили. Разрешите?  - он взял в руки бледно-бежевый шарф, предлагая помочь с ним. Федя подозревал, что сам Тимофеев завяжет шарф так, что станет похож на кота Леопольда.
В нагрудный карман Валерия он сложил шелковый платок, на пару тонов отличающийся от шарфа.
- Возьмите, - Михайлов протянул ему два флакона духов: ему подарили их девушки, но Феде эти запахи не подошли, они явно были рассчитаны на кого-то более мужественного – сами выберете. И вот еще. – он дал Валерию серебряные запонки с гелиодором
- Идите, взгляните. - Федя обернулся через плечо и указал на туалет, где было довольно крупное, хотя и мутноватое, зеркало.
- Все хорошо? Правильно подобранный костюм не должен сковывать движений, Вам должно быть физически комфортно.  – он посмотрел в глаза напарнику и тяжело выдохнул – Хотя бы отчасти комфортно. Прийти в повседневной одежде - значит проявить неуважение к хозяину вечера.