Вернувшись после неприятного разговора с матерью, Валера оказался не готов к тому, что начальник соберется уходить. Ему не хотелось оставаться наедине с послевкусием материнских упреков.
«Правильно ли я поступил?»
Мысль эта тяготила его редко, но неизменно повергал в хандру. Речь всегда шла не о сиюминутном решении: за единожды прозвучавшим вопросом скрывалось многое. Правильно ли выбрал профессию? Правильно ли поступил с Костиком и с матерью? Правильно ли живешь, воровато крестясь на церкви, понимая под «ближними» незнакомых, но нуждающихся в помощи людей?
И не врешь ли сам себе, что весь из себя альтруист? Может, работать просто интереснее, чем помогать матери с дачей?
- Да так, дела семейные, - кисло улыбнулся Тимофеев. Он сосредоточенно рассматривал Федю. Тот умел держать осанку. Валера не помнил, чтобы начальник хоть когда-то сутулился, кроме, пожалуй, моментов, когда на Федора наваливалась хандра. Федор казался стажеру меланхоликом. Мечтательным, немного – много? – не от мира сего. И вместе с тем, Михайлов, в отличие от напарника, гораздо проще и легче принимал от этого мира удовольствие. У Валеры с этим были проблемы. Он никогда не мог толком расслабиться. Радоваться мелочам Валера еще умел, но распахнуть душу и объятия навстречу действительности не мог и не стремился.
Вместе с тем, Тимофеев был и куда менее раним, чем Федя.
Ему не хотелось отпускать Федора, но как (и, главное, зачем) его удержать, Валера не представлял. Во-первых, он зарекся выстраивать на работе какие-либо отношения, кроме профессиональных. Во-вторых, их с Федором интересы, наверняка, никак не пересекались. В-третьих, он не ребенок, и вполне способен пережить мамкин выговор сам по себе, без скорой психологической помощи.
- Да, конечно, не буду вас задерживать, - вздохнул Тимофеев и посторонился. На самом деле, ему хотелось предложить Феде остаться. В квартире, которую снимал Валера, был видеомагнитофон и коллекция кассет VHS. В основном, надо отдать должное хозяину жилплощади, это были ужасы и боевики. Валере хотелось пригласить Федора вместе посмотреть Зловещих мертвецов или какой-нибудь из Кошмаров. Как будто им по тринадцать и они остались на ночевку, а завтра выходной, и не нужно в школу. Можно жевать чипсы и смеяться над тем, как Фредди вскрывает глотку очередному школьнику, а бутафорская кровь брызжет во все стороны.
Можно пить пиво.
А еще среди кассет с ужастиками и Шварцнеггером была парочка фильмов для взрослых. Их тоже можно было бы посмотреть вместе.
- Всего доброго, - Валера, выскочив в прихожую, распахнул входную дверь. – заранее спокойной ночи.

Как настоящий начальник, Федя решил все за них обоих. Когда у Михайлова началось носовое кровотечение, Валера изрядно удивился и всполошился. Федор осел на пол, готовясь, по-видимому, упасть в обморок. С этой его особенностью Тимофеев уже был неплохо знаком. Если Федора что-то слишком впечатляло (например, труп на поздней стадии разложения), он норовил выключиться. Валера закрыл дверь и ощутил некоторое облегчение.
- Да, в Шпалах с такси… беда.
Честно говоря, он даже не заметил, что на дисплее начальского телефона было открыто нужное приложение. Но это было неважно.
- Вам в таком состоянии и не стоит никуда ехать, - несколько беспомощно, но с глубоким удовлетворением уступая обстоятельствам, проговорил Тимофеев. – Оставайтесь, у меня два дивана. Только встать придется рано, Сергей повезет меня на… работу.
Оставив бледного, как лепесток ромашки, Федора приходить в себя, Валера ретировался в ванную. Там, в шкафчике над раковиной, он отыскал кусок ваты и перекись.
«Карьера… да уж, в НиШиШа только карьеру и строить. Из говна и палок».
Из кухни тянуло сигаретами. Валера вернулся к сидящему у порога Федору и протянул ему смоченную в перекиси ватку. Мысленно он пытался вспомнить, что обычно предлагают гостю, если он остается на ночевку. Полотенце, спальное белье… кажется, у Валеры даже была запечатанная зубная щетка. Очень кстати.
Стажер ощущал себя странно. Его желание оставить Федора у себя вроде бы сбылось, но… несколько напрягало, что Валера не мог понять природу этого желания. Говорить ли спасибо матери, заставившей сына нервничать, или внезапной боязни одиночества?.. С последним у Валеры никогда проблем не было. Он умел быть наедине с собой, при этом не скучая, и развлекать себя сам. Книги, фильмы и сон никто не отменял. Так почему же вдруг?
- Вот, держите, - Валера неловко улыбнулся. – я пойду, приготовлю постель.
Он на секунду задержал взгляд на Федоре: беззащитный, ласковый. Damsel in distress. Тимофеев ушел в гостиную.
Расстелив на обоих диванах постельное белье, старенькое, но чистое, Валера подошел к платяному шкафу. Достал с одной полки махровое полотенце, с другой - аккуратно сложенную серую футболку и положил на спинку фединого дивана.
- Там в ванной в шкафчике… щетка есть, - чуть повысив голос, сообщил он Федору. – полотенце и сменное берите, я приготовил.

Когда напарник начал рассказ, Федор невольно подался к нему корпусом, слегка открыв рот от интереса и взволнованности. Мужчина впитывал каждую фразу, в нем жил неподдельный интерес. Когда стажер дошел до финала, Федя на пару секунд замер, после чего негромко, но бархатно рассмеялся. От смеха его голова откинулась назад, затылок лег на плечо напарника:
- Это отличная история! Если бы я редактировал альманах "Будни Нехороших Дел", я бы обязательно опубликовал Ваш рассказ заглавным... - Федор, отсмеявшись, звучал ласково и низко. Пора было умываться и двигаться в сторону постели. Михайлов, чуть покачиваясь, поднялся и пошел смывать с себя длинный, сложный день.
За то время, что юный Михайлов занимался в бассейне, а потом служил на флоте, он привык, что обычно мужчины моются вместе. Сначала он сильно стеснялся, но потом успокоился, поняв, что всем на него наплевать. Люди просто хотели помыться и пойти по своим делам. Привык он и к тому, что порой мужчины спокойно друг друга рассматривали. Без осуждения, без скабрезности. Просто скользили взглядом, как по витрине с цветным товаром. Праздный интерес человека, который заметил что-то новое. Михайлов видел абсолютно безволосых, гладких, точно шелк, пловцов; видел южан, темных, точно нефть. Во всех этих взглядах не было ничего предосудительно. Всем было неважно: обрезанный ты или нет, есть у тебя животик или нет, набил ты себе десяток партаков, или не набил. Люди смотрели, но не давали моральной оценки: разве это важно? Все пришли просто сполоснуться и/или поплавать, а не обсуждать левых мужиков.
Это было в бассейне. А сейчас, после душа, Федор ощущал себя совершенно нагим. Он щепетильно выстирал вручную свое белье и носки. Что делать дальше он не знал. Ненужные сейчас носки он повесил на полотенцесушитель. Влажное после стирки, белье натянул на себя.
Отчего-то, несмотря на выпитое, он ощущал невыносимое стеснение. Мелькнула мысль обмотать бедра полотенцем, уж слишком это было бы по-девичьи.
Надев футболку, он бесшумно вышел на своих длинных ногах из ванной комнаты:
- Большое спасибо. Вы очень хороший хозяин.  Гостеприимный… – Федя неловко прижимал к бедрам свою повседневную одежду. Михайлов смущенно смотрел на подчиненного. Его вгонял в краску взгляд красивых глаз напарника.
Федор смотрел на коллегу и осознавал, что его сердце сжимается от одиночества: ему остро хотелось  оказаться как можно блииииииже к коллеге.
Чтобы успокоиться Михайлов сделал несколько глубоких вдохов: «Десять, девять, восемь, семь…» Дыхание было достойной тренировкой, но намного лучше помогал алкоголь. Федор Никитич взял бутылку с коньяком и немедленно выпил.

В первый раз Федя по-настоящему напился, когда ему было десять лет. Его товарищ, очень красивый одноклассник Ваня, начал дружить и гулять с девочкой Варей, что сильно нравилась Феде. Ситуация изначально была гиперболизировано трагична: Федор не рассказывал Ване о своей симпатии к Варе.  Еще одновременно с Варей Феде нравилась ее сестра Света. И Раиса Васильевна: великолепная женщина лет пятидесяти, что приходила делать уборку в доме Михайловых.
Разбитое сердце нуждалось в обезболивающем: лучший друг и любимая девушка… Столько боли. Про боль Федя знал из книг. Возможно, если бы не литературный багаж, он бы и не заметил, что Ваня сблизился с Варварой. Все равно Федор не смог бы выговорить имя очаровательной девочки.
Он несколько дней прогуливал школьные занятия, уныло таскался по болотам, что окружали его дом, но, в конце концов, успокоился.
В итоге все его внимание сфокусировалось на Раисе Васильевне.
Красота Раи радовала взор, а улыбка поднимала настроение. Она неизменно напевала, пока возилась со щётками и мылом, и голос у неё был нежный и лишённый фальши. Репертуар её состоял из старомодных народных песенок и православных стихов из тех, что учат на уроках в воскресных школах. Слушать её было одно удовольствие, даже когда она просто говорила. Раиса была ко всем добра и никогда ни на что не сердилась.
Раиса была матерью Вани. Ваня был отличный другом. Вместе они следовали все окрестные овраги и карьеры.
Однажды Раиса Васильевна во время уборки наклонилась очень низко. Федя, стоявший сверху на лестнице, смог заглянуть глубоко в вырез ее футболки. Мальчик закусил губу от прекрасного взрыва чувств: все его существо тряхнуло от удовольствия, успокоения и счастья. Федя тихо застонал, колени у него подкосились. Федю размазало.

Теперь, спустя столько лет, уже будучи взрослым мужчиной, Федя вспомнил те эмоции, что прошили его когда он был рядом с Раей.
Почему-то Валерий вызывал в нем похожие чувства. Что-то... желанное и недоступное. Какой-то ужас. Валерггггий…
Федя испытывал чувства по остроте и невыносимой обнаженности, были сродни тем, что пронизывали его, когда он был подростком. Напарник каким-то образом проник в его сны. После этих снов Федору приходилось застирывать пижамные штаны. Федя не знал, что ему делать. Мысли о Тимофееве были излишне чувственными.
Валерий полностью завладел его воображением. Его четкие скулы, его крепкие руки, его костистые бедра, укрытые джинсами...
В трезвом состоянии Федор Никитич не допускал мыслей о Тимофее, но если ему случалось выпить... В последние недели Федя старался пить только дома. Если по работе ему не приходилось употреблять. Употреблять случалось регулярно. Валерий регулярно проникал в сознание Федора.

Сейчас, на внезапной ночевке они были особенно близки. Федор угадывал, что теперь стажер был податливее обычного, и на него можно было бы надавить. Но это было бы грубо. Может быть, позже.
Федор нервно коснулся красивого гвоздика, что украшал мочку его уха.

Отредактировано Федя (2025-01-09 10:41:54)

Федор считал, что мужчина без штанов, но при этом одетый сверху, представляет собой комичное зрелище. К этой мысли его подвел отец, который никогда не ходил по дому без одежды. Он носил роскошные парчовые халаты и всячески барствовал. Никита Сергеевич утверждал, что хозяин и защитник дома, если он полуголый, не готов к нападению врагов. Какие именно враги должны были напасть на коттедж Михайловых, не уточнялось, но авторитет отца был так велик, что Федор ему верил на слово.
Ощущая себя уязвимым, Федя аккуратно развесил свои вещи на стуле, что стоял неподалеку, положил сверху очки, и торопливо нырнул в разобранную постель. Белье приятно пахло стиральным порошком. Хотя дома Федя регулярно менял постельные принадлежности, каждый раз это сопровождалось стонами, полными боли и лени. Мужчина раз за разом умудрялся запутаться в пододеяльнике. Сейчас Михайлову стало уютно, он ощутил благодарность к своему стажеру. Внезапные гости – это всегда напряжно, Тимофеев явно устал, но несмотря на это показал себя заботливым и предупредительным.
Пришел напарник и выключил свет.
- Если так пойдет и дальше, я у Вас поселюсь.
«И разведу такой же клоповник, как у себя»
Федя чувствовал, что за сегодняшний вечер они со стажером сблизились. Это было хорошо. Михайлов считал, что неуставные отношения – это нормально. Невозможно хорошо работать с человеком, которому ты не доверяешь. Хотя, разумеется, словосочетание «хорошо работать» слабо соотносилось с Фединой деятельностью. 
«Зато, если я умру, будет кому найти меня и положить в гроб. Интересно, хоронить меня будут в очках? Глаза же закрыты, зачем им очки… Надо спросить у Грача…»
- Доброй Вам ночи. И спасибо еще раз.  - в темноте Федору Никитичу стало тревожно. Он темноты боялся с детства и всегда спал с ночником. Признаваться в этом Федя стеснялся, да и не был уверен, что у Тимофеева вообще есть ночник. Федор беспокойно прислушивался к дыханию стажера. Феде казалось, что когда тот уснет, дела станут совсем плохи. Пока  коллега не заснул, была иллюзия защищенности.
С любыми тревогами Михайлов привык справляться двумя способами: либо алкоголем, либо любовью. Алкоголь кончился.
Феде захотелось секса.

Когда Феде исполнилось тринадцать лет, он решил, что пора в жизни что-то менять.
Он поверхностно ознакомился с законодательством и пришел к выводу, что с ровесницами лучше не связываться. Он не был уверен, что все понял правильно, но тема про возраст согласия его напугала.
А еще он боялся девочек его возраста. Он догадывался, что они будут стесняться, смеяться из-за новой ситуации и поэтому иронизировать по поводу всего происходящего.
Федора это беспокоило. Неловкость, нервные смешки, неуместные шутки. Он абсолютно точно этого не хотел.
Он не был уверен, что с первого раза у него все получится. Его нервы были очень тонки, морально он был бесконечно нежен.
Все обдумав, Федор отправился в массажный салон. Отцовских денег у него было в достатке, храбрость катализировалась отцовским же коньяком.
Федю приняли нежно. Для своего возраста он был очень высок. Очки добавляли ему ученый вид. В сумраке заведения было сложно разобрать, сколько ему на самом деле: Пятнадцать? Семнадцать? Федя был красивым мальчиком. И, как все красивые мальчики, знал об этом.
Высокая девушка увела его за собой, точно козленка на веревочке.
Он, будучи очень пьяным, сразу сказал, что хочет чему-то научиться. Его голос звучал, точно блеяние, но его честность подкупила девушку. Она угадала, что Федя еще очень юн, и обошлась с ним нежно. Никакого проникновения, только ласки руками, и Федор был этому рад. Он был очень напуган, ему нужна была передышка и покой.
Вернувшись домой он зарыдал – хрипло, придушенно, без слез. Федю охватило невыносимое горе и острое одиночество.
—————

Какое-то время Федор прислушался к дыханию стажера. Когда ему показалось, что Валерий задремал, Михайлов тихо встал с постели, взял в охапку подушку с одеялом и сделал несколько шагов. Встревоженный Федя подошел поближе к дивану Валеры и лег возле него на пол, укрывшись сверху. В этом странном гнезде мужчина постепенно заснул. Точно также Федя много лет спал дома, возле отца, если его спальня была открыта. Натыкаясь на закрытую дверь, он просто ложился под ней.

Отредактировано Федя (2025-01-10 12:17:21)

Федор проснулся около двенадцати пополудни. Сначала он не понял, где находится.
«Напился? С кем-то переспал?»
Он приподнялся на локтях и осовело осмотрелся. Постепенно осознание происходящего вернулось к нему. Мужчина посмотрел на диван, возле которого спал. Тот был пуст. Федор Никитич невольно глянул на часы, что стояли на тумбочке, возле постели. Двенадцать десять. Коллега не стал его будить. Федя ощутил благодарность.
Как же хорошо просто спать и вставать тогда, когда хочется. Он медленно поднялся и пошел мыться. Федору показалось, что в ванной комнате Валерия было очень чисто и по-своему аскетично. На полочке коллеги стоял одинокий гель для душа, который одновременно служил мылом, шампунем и кондиционером. Федор тяжело выдохнул. Его ванная комната была заполнена кучей флаконов, содержимое которых позволяло ухаживать и за кожей, и за волосами.
Федя любил свои кудри. В морской учебке его коротко обрили. Тогда Федор смотрел на себя в зеркало, провожая тоскливым взглядом темные пряди, обречено падающие на пол, попадая под жужжащую машинку для бритья.
Он сидел и уныло размышлял о том, всегда ли он был таким уродом или это парикмахер его так преобразил.
После того, как срок службы на флоте подошел к концу, Федор Никитич с усталым облегчением позволил волосам расти столько, сколько им было отведено природой.
Он не стригся несколько лет. Выглядело это ненамного лучше, чем принудительное бритье на службе, но Федя не обращал на это внимание. Теперь никакая дисциплина его не сдерживала. Федор ушел в запой, оправдывая себя тем, что ему нужен отдых. Многое из того периода не осталось в его памяти, он просто обнаруживал себя утром в постели самых разных женщин и толком не помнил, что происходило ночью. Иногда его любовницы были довольны, иногда – нет. Он не расстраивался, а просто старался предохраняться и регулярно сдавал анализы. 
Отец был недоволен и будто бы даже расстроен поведением сына. Вероятно, Никита Сергеевич надеялся, что служба на флоте сделает из закоренелого разгильдяя ответственного человека. 
Постепенно Федя успокоился. И даже спустя какое-то время по-человечески постригся.
Сейчас, вымывшись, он медленно вышел из ванной комнаты и дошел до большого, в полный рост, зеркала. Стоя босым и абсолютно обнаженным перед чужим зеркалом, в котором каждый день появлялось отражение Валерия, Федор чувствовал себя странно. Будто он делал что-то непристойное.
Он вернулся за полотенцем и завернулся в него. Федя оделся и лег на тот диван, на котором спал стажер. Федору Никитичу стало спокойно в доме напарника. В своей съемной квартире он был в постоянном фоновом напряжении. В любой момент ему мог позвонить отец и сообщить, что он скоро приедет, чтобы узнать, как у сына дела. У Никиты Сергеевича не было ключей, но сама необходимость внезапно встречаться с отцом давила на психику. Нужно было либо отвираться, что он далеко от дома, либо срочно начинать делать стихийную уборку, которая обычно сводилась к тому, что все барахло – книги, рабочие бумаги, бутылки, фужеры и переполненные пепельницы засовывались в какой-нибудь шкафчик на кухне. Единственное место, где у Федора был порядок – это платяные шкафы и ванная комната. Все остальное валялось где попало, и как попало.
Никита Сергеевич, привыкший держать свой дом в порядке – правда при помощи приходящей горничной – и на весь этот бардак невольно раздражался. Он видел в этом очередной признак тотальной несамостоятельности и лени сына.

Лет в одиннадцать Федор начал постоянно ловить себя на мысли, что отец в нем разочаровывается. Ему казалось, что отец на него смотрит, и думает: этот дохляк - самозванец; мой сын был бы умнее, смелее, сильнее и красивее.
Федя угадывал, что отец не знает, как проводить с ним время. При первых же попытках Никиты Сергеевича научить сына стрелять по банкам, чтобы потом ходить с ним на охоту, Федор тихо расплакался: он боялся попасть в голубей, что плотно расселились у них в подсобке.
Потом отец пытался приучить его ездить верхом. Тоже без результата: сын робел зная, что пони сдвинется с места, только если его подпихивать ногами.
С вождением все было еще хуже. Никита Сергеевич катал его на своем чоппере и Феде это очень нравилось, но сам он цепенел, если от него требовались хоть какие-то действия. Часто оцепенение заканчивалось плачем. Никита раздражался, хотя и пытался держать себя в руках.
В итоге Федор решил, что у отца были свои представления о том, как должен выглядеть настоящий мальчик его возраста, и Федя в них как-то не укладывался. Уж больно он был, хрупкий и белокожий, уж больно нервным был характер, а глаза, большие и карие, смотрели по-девичьи нежно. Федор часто был вялый, безынициативный. На лице застыло усталое, умоляющее выражение, и плечи сутулились не по-детски. Осанка у него выправилась позже.
В итоге, абсолютно разочарованный в себе Федя, пришел к выводу, что он Никите Сергеевичу не родной сын.
--------------------
Провалявшись на диване стажера до двух часов, Михайлов тихо встал и пошел на кухню, чтобы сделать себе кофе. Теплое журчание закипающего чайника нарушила трель звонка. Федор ненавидел этот звук. Он с отвращением взял в руки смартфон. Уголки рта дернулись и опустил вниз. Звонил начальник. Федя ответил:
- Здравствуйте, Вадим Георгиевич.
- Здравствуй, Федор Никитич. Ответь мне пожалуйста, на один вопрос.
Федя тяжело вздохнул. Он чувствовал, что впереди очередная трепка.
- Слушаю Вас.
- Почему образцы содержимого из протекших бочек Петра-Павла мне на анализ привозит Белла Стапанна из Первого отдела, а не ты со стажёром?
Федор похолодел. В тот вечер он был так сильно занят размышлениями о собственном скудоумии, ослиных ушах и напарнике, что даже не подумал интересоваться волшебным содержимым волшебных бочек. Работа – тлен, лиричные страдания бесценны.
- Виноват, Вадим Георгиевич.
- За что я вообще тебе деньги плачу.
«За то, что мой папа поит Вас хорошим коньяком по выходным и праздникам»
- Простите. Вы уже проанализировали содержимое, Вадим Георгиевич?
- Еще нет, но, думаю, завтра, во второй половине дня будет готово. Так что изволь быть на связи, Федор Никитич.
«Я у Вас полбутылки коньяка, что отец подарил, выпью, а вместо него чая налью…» - Слушаюсь, Вадим Георгиевич.
- Чем ты сейчас занят?
«С Вами собачусь! Жду, пока Вы перестанете об меня ноги вытирать…» - Федя окинул взглядом пустую кухню стажера - Опрашиваю свидетелей, Вадим Георгиевич.
- Завтра жду от тебя отчет. А за то, что ты не привез мне содержимое бочек на изучение, лишаю тебя премии.
«Всю Вашу бутылку коньяка выпью. И черт Вы что докажете с проходным двором из некрофилов» - Понял Вас, Вадим Георгиевич.
Начальник завершил звонок.
Федя наконец-то сделал себе кофе и лениво опустился стул. Нужны были деньги. Федор, подперев голову рукой, начал набирать сообщение отцу:
«Зарплата у меня еще не скоро. Выручи, пожалуйста. Я приболел, у меня опять сильно идет кровь из носа, а лекарства закончились.»
Перечитав сообщение, Федя внес необходимую редактуру:
«Привет, пап. Зарплата у меня еще не скоро, а я приболел, у меня опять сильно идет кровь из носа. Лекарства, к сожалению, закончились. Выручи, пожалуйста.»

Надев пальто, Федор Никитич вышел в магазин. Ему позвонил отец:
- Федь, мне приехать?
- Нет, пап, спасибо, пока не нужно. Если станет хуже, я дам знать. – Федор говорил мягко, покаянно и слабо.
- Поправляйся, Федя. Если станет хуже – звони. Я приеду к тебе.  –  отец звучал печально.
Через несколько минут смартфон Федора мигнул хорошим оповещением: на карту Феди пришли деньги.

Федя неспешно поплыл в сторону магазина. Там он завис в отделе с готовой едой. Дома он готовил очень редко, предпочитая покупать еду в местной кулинарии. Михайлову было лень даже греть ее на сковородке. У него дома была (хорошая) микроволновка, в ней все и разогревалось.
Сейчас, внутри Феди шевельнулось вдохновение: напарник  обошелся с ним заботливо и гостеприимно. Феде хотелось его отблагодарить. Федор решил приготовить Валерию ужин. Федор не был уверен, что его еда понравится коллеге: на всякий случай, он купил галлон борща и сметану к нему. Федор Никитич помнил, что в баре «Бар», Валера взял именно борщ. Естественным образом в корзину с продуктами завалился алкоголь: как заметил Федя, напарник пил водку. Федор пил все, исключая страшные коктейли в алюминиевых банках. Сегодня он взял себе разное вино. Кроме всего этого Михайлов набрал еще кучу разных мелочей.
Зачем-то взял неплохой шампунь, которым когда-то пользовался сам, словно подсознательно считая, что эта упаковка еще может ему понадобиться в квартире Тимофеева. Сам Федор решил, что просто купил шампунь для коллеги.
Вернувшись в дом стажера, Федя снова пошел в душ. Порой мытье носило у него компульсивный характер. Он мог мыться по четыре раза на дню, а в жаркую погоду и того больше. Это черта, вкупе с прочими, мешала ему нормально работать.
Высохнув, он открыл бутылку просекко, которую до этого убрал в морозилку остывать.
Выпив пару бокалов, в сопровождении нескольких крупных виноградин, Федор пошел бродить по жилью напарника. Мужчина подавил шевельнувшееся где-то в глубине души болезненное желание начать перебирать чужие вещи. Все-таки, он еще не настолько низко пал. Квартира выглядела нейтрально. Возможно, Валерий еще не успел толком обжиться, а может быть, он и не собирался этого делать, рассчитывая скоро отсюда уехать.
«Или он привык жить на работе, а сюда приходит иногда поспать»
Федю снова охватило сосущая необходимость что-нибудь у коллеги унести. Нужно было решить, что. Михайлов отправился в ванную комнату и открыл иллюминатор стиральной машины. Там его взгляд зацепился за батистовую рубашку, что Федор забрал со склада, чтобы хорошо одеть стажера на некро-слет. Почему-то Федор Никитич решил, что эта одежда не является вещью первой необходимости в гардеробе Валеры, и ее можно будет забрать с собой. Так Федя и поступил, аккуратно завернув невесомую ткань в свой кашемировый свитер. Сам он был в тонкой рубашке навыпуск и своих пижонских брюках.
Украдено. Было стыдно, но третий бокал просекко притупил это зудящее чувство. В конце концов, стиральные машинки постоянно воруют вещи – носки, майки, белье… Отчего бы им не украсть прозрачную, точно паутина, чужую сорочку?
Взволнованный, Федя выпил еще и расслабленно лег на диван, на котором провел ночь его стажер. Федор Никитич несколько раз перекатился на диване со спины на живот, точно весенняя кошка, что не может найти себе покоя, после чего сходил за хрустальной пепельницей, и, поставив ее на подлокотник, закурил.
Ему следовало хотя бы немного поработать, пусть и халтурно. Он достал из портмоне визитки сестёр Врановых, и договорился с ними о встрече. Следовало все обсудить лично. Втроем.
Потом он позвонил Пифии. Голос женщины звучал странно:
- Мне нужно встретиться с Вами, молодой барин.
«Боже, какой я барин. У меня даже усов нет. Не говоря уже обо всем остальном»
- Да, разумеется, когда Вам удобно?..

Решив, что на сегодня он уже достаточно поработал, Федя открыл бутылку белого вина. Он не соблюдал правильный порядок употребления вин, а просто пил так, как ему хотелось.
Мужчина посмотрел на часы и решил, что уже пора приступить к созданию ужина для коллеги. Готовить он немного научился, когда встречался с одной девушкой. Она готовила для него обнаженной. Это повторялось так часто, что Михайлов, помимо прочего уловил и что-то из навыков кулинарии.
К возвращению Валеры Федя он приготовил ужин.
Это была легкая, нежная, полезная для здоровья пища. Поджаренное филе камбалы, лимонно-желтое, легкое, словно пропитанное солнцем, с подрумяненной кожицей, украшенное петрушкой и зеленым луком, приправленные перцем и лимоном.
Дымящаяся спаржа с сыром и сливочным малом, в прямоугольном лотке для запекания. В большой деревянной чаше, что Федор купил сегодня, покоился салат — порубленные соломкой сельдерей, морковь, финики и зеленый виноград. В них было много специй и воздушный сливочный соус.
Федя подозревал, что вся эта нарядная еда не сможет успокоить Валеру. Чтобы этого избежать, он поджарил множество красивых идеально-круглых картофелин. К ним полагался укроп и сметана.
К ужину он полагал подать графин ледяной водки и литр холодного белого вина. Пока Федя ждал возвращения коллеги, он сервировал стол. Немного подумав, он зачем-то приготовил простую хозяйственную свечу, которую смог установить в мощную хрустальную пепельницу.
После готовки Федя отправился в душ. Ему нужно было смыть с себя запахи кухни. Парфюм у него был всегда в портмоне. Как и новый коньяк.
Вернувшись, одетый как обычно Федя, ждал своего стажера.

Отредактировано Федя (2025-01-14 17:25:46)

Одиночество Феди подошло к концу: хозяин дома наконец-то вернулся. Михайлов в знак приветствия упруго поднялся навстречу Валерию и широко улыбнулся. Когда он заговорил, голос его звучал раздумчиво:
– Вы ждете кого-то?
- Да, разумеется.
Федор отметил про себя, что долгожданный коллега выглядит каким-то недовольным. Устал? День не сложился?
- Я жду. - он слегка склонил голову к плечу - Вас. - сейчас, после бутылки просекко, Федор ощущал себя расслабленным, ему было легко говорить, а жесты приобрели мягкую текучесть:
- Не пугайтесь. Я приготовил ужин для Вас. В благодарность за вчерашнюю заботу. Или Вы не голодны? Если хотите, я могу включить верхний свет.  - он плавно повел рукой по воздуху - Я люблю живой огонь: умиротворяет. - он спокойно, но внимательно всматривался в лицо Валеры.

Позже, когда Михайлову удалось усадить напрягшегося стажера за стол, он попытался успокоить дичившегося Валерия:
- Вы можете есть, что хотите, как хотите и сколько. Еще есть борщ, его не я готовил, а повар в магазине. Погреть его - пара минут. Я не знал, что именно Вы любите, ну, кроме пельменей, поэтому решил перестраховаться. - Федор Никитич улыбнулся, показав зубы. Обычно, если он готовил, то старался и ухаживать за тем, для кого готовил, но тут это казалось не вполне уместно. Михайлов угадывал, что это создаст неловкость и насторожит стажера. Единственное, что Федя себе позволил - наполнить прозрачный стакан коллеги минеральной водой, а стопку - водкой. В его бокале уже золотилось белое вино. Цветом оно напоминало волосы Отто Коэна.
"Вот только обратись ко мне за чем-нибудь, сучонок жуликоватый..."
Федор знал, что скоро нужно будет переходить к разговорам о работе, но не торопился с этим. Он перевел взгляд на огонь:
- Я немного научился готовить еще в детстве, когда к нам приходила мама моего друга. Она помогала отцу по дому с уборкой и кухней.  Друг занимался моими игрушками, а я крутился возле его мамы - Раисы. Я был очень в нее влюблен.  - Федя снова улыбнулся. Азы кулинарии он освоил именно в ту пору, изнемогая от безответной любви. Раиса с большой теплотой относилась к Федору - ей было его жаль из-за сиротства, как, впрочем, и многим другим. Женщины любили Федора и Федор отвечал им взаимностью.
Новые скиллы в области приготовления еды Федор Никитич постиг уже позже, но обнаженные обстоятельства этого обучения были бы неудачной темой для ужина.
- Как сложился Ваш день? Что нового? - Федор положил себе на тарелку рыбу, спаржу и салат. Он легко ел при помощи ножа и вилки. На коленях у него лежала текстильная салфетка: ее Михайлов тоже приобрел сегодня.

-  Кажется, у Пифии есть что-то для нас. Может оказаться полезным. А может и не оказаться. Я не очень хорошо расшифровываю ее слова... - он иронично посмотрел на стажера поверх очков. Феде нравилось находиться возле Валерия. Бездельничать возле него было намного веселее, чем дома, в одиночестве - Еще я списался с человеком, что был связан с набором персонала на некро-слет. Он наблюдательный.
"Уж всяко наблюдательнее, чем ты, дорогой Федор"
- На днях увижусь с ним. Завтра у меня встреча с Лехиной соцработницей... У Вас когда выходной? - Федя катал по столу блестящий финик. Финики Федор Никитич в магазине украл. Немного подумав, мужчина аккуратно положил трофей в рот.

---------------------
В коттедже Михайловых имелся высокий чердак, украшенный нежным окном-розой. Это была территория Марии. Там она репетировала, там занималась шитьем и отдыхала от сына и мужа. Одним словом, она там жила.
Когда Никита Сергеевич понял, что жена уже точно не вернется, большую часть ее вещей он аккуратно сложил в контейнеры. Выбросить, как и раздать, не смог. Постепенно чердак заполнялся разными полезными, но не очень, вещами. Впрочем, похожую функцию выполнял еще и гараж, поэтому отец редко поднимался на чердак.

Сейчас на чердаке сидел скучающий двенадцатилетний Федя. Федор лениво рылся в контейнерах, медленно, но верно наводя вокруг себя свинарник. На дне одного из контейнеров он нашел очень красивую вышитую сумочку с фермуаром. Надеясь найти там что-нибудь ценное - например украшения - Федя сумочку открыл. Драгоценностей там не было, зато была декоративная косметика. Внутри Федора проснулся интерес. Взяв сумочку, он подошел к высокому - в рост, антикварному зеркалу. Он смочил голову розовой водой, расчесал блестящие кудри и аккуратно провел по губам ярко-красной помадой. Слегка позируя, Федор продолжал разглядывать себя в зеркале; повторяя его облик в общем,— оно  будто меняло его образ, преображая краски и смягчая черты: человек в зеркале был не вполне похож на Федора.
Теперь губы выглядели то ли одухотворенными, то ли призывно алчными. Федор аккуратно закусил нижнюю губу белым клыком. Вниз к бедрам потекло сладкое тепло.
В последующие дни он продолжил исследовать материну косметику.

- Как Вы быстро.  – взгляд Федора медленно и тепло скользил по фигуре стажера. Красивая рождественская пижама смотрелась на Тимофееве немного неожиданно. У Феди сложилось впечатление, что его коллеге комфортно только в разных разношенных старых тряпках, которые давным-давно опоздали на свалку. Красный костюм открыл Тимофеева с новой стороны. У Федора пересохло во рту, а сердце ускорило свой ритм. Казалось бы, что может быть обыденнее – мужчина в домашней одежде из мягкой ткани… Но Федора Никитича буквально тряхнуло. Он впервые видел коллегу не в повседневных шобонах, а в чем-то интимном… Нутро Феди загорелось :
- Трудно быть бездомным?  - Михайлов коротко промокнул губы салфеткой и сделал тихий глоток вина.
Помимо аморального-сладкого тепла Федор ощущал что-то вроде покровительства по отношению к стажеру. Как на некро-слете, когда его напарник выглядел слегка растерянным:
- Это спаржа. Просто трава… Овощ на гарнир. Что-то вроде зеленого горошка в стручках. – Федя налил себе еще вина и сделал спокойный глоток – Вам не обязательно есть то, что Вы не хотите. Есть запечённая картошка с зеленью. Хотите, я положу ее Вам. – он указал взглядом на блюдо с теплыми золотистыми шариками.
Желание ухаживать за Тимофеевым легко, но неотвратимо прорывалось сквозь самообладание Федора.
- Банка какая-то новая, с мясом.

- Оу… Банка с мясом – это не к добру.  – Федя ловко подцепил кусочек рыбы – Что Вы думаете об этом… - мужчина съел яркий стебель спаржи, укутанный золотом сливочного масла – …пищевом запасе?
- Я щаз. - Вытащив телефон, Валера набрал номер оставшегося одиноким бомжа.
Тимофеев стал внезапно и нервно набирать чей-то номер. Федор устало выдохнул. Видимо, его товарищ не мог отвлечься от работы даже на пятнадцать минут.
Это немного огорчало. Казалось, что друг, которого ты позвал на рыбалку, не может сфокусироваться на поплавке из-за постоянных звонков взволнованной жены. А под конец дня и вовсе едет домой, нарушая все договоренности: как, то остаться ночевать у реки или сплавиться вниз по течению. 
Только теперь, вместо жены была работа.
Федор опустошил свой бокал и снова наполнил его. Тимофеев ему нравился. Тот явно был трудоголиком, а это, как известно, не лечится. Пользуясь моментом, Михайлов ласково рассматривал стажера. Валерий нравился Феде.
- Выходной?.. – Федор Никитич запрокинул голову и широко улыбнулся – То есть у Вас нет выходных, я верно понимаю?  - себе Михайлов устраивал выходные тогда, когда считал нужным. Обычно за этими самоволками следовала трепка, но наказания не останавливали Федора от заботы о собственном моральном здоровье.
- Хотите мороженое? Я купил шоколадное и ванильное. - в морозилке лежали два цветных брикета - Я могу помыть посуду. Ее довольно много...  И это моя вина. – Федя слабо улыбнулся, глядя на коллегу сверху вниз.

С тех пор, как одиннадцатилетний Федор решил, что он не приходится Никите Сергеевичу родным сыном, он стал готовиться ко взрослой жизни. Он ждал, когда отец скажет Раисе Васильевне: дайте этому маленькому обманщику поесть и пусть идет своей дорогой.
Боже, милостивый, куда идти-то? В Москву, как Ломоносов? Но у Ломоносова-то были мозги...
Где-то внутри Феди жило смутное подозрение, что он слегка туповат. Он совершенно не справлялся со школьной программой по алгебре и химии. Если бы не мужественное упорство репетиторов, Федор не смог бы сдать экзамены, чтобы переходить из класса в класс.
Каждый раз, когда он читал про детей, что учились в школах-интернатах и делали заданные уроки самостоятельно, он с грустью понимал, что его из такой школы поперли бы за хроническую неуспеваемость.
Над Федором лежало проклятье гуманитарного склада ума. Традиционно считалось, что мальчики должны быть технарями, ведь точные науки - это серьезно и престижно. Девочкам же полагалось романтично вздыхать над книжками, не имеющими особой практической ценности.
Вслух этот тезис не озвучивался, однако витал в воздухе и был почти осязаем.
Одним словом, Федя был немножко тупенький.
Перед Федором, подброшенным в гнездо Михайловых, кукушонком, встала холодная необходимость как-то выживать самостоятельно.
Копить деньги Федя патологически не умел, из чего следовало, что ему нужна профессия, которая будет его кормить. Прислушавшись к себе, он решил, что будет астрономом и попросил у отца в подарок небольшой телескоп. Отец без проблем согласился, желая поощрить увлечение сына, поскольку до этого Федя без дела шлялся по болотам со своими друзьями - дурьями, как их называл отец -  бессовестно прогуливая школу.
Получив телескоп, Федор во второй же день его уронил и что-то в нем сломал. Не желая расстраивать отца, Никите Сергеевичу он ничего не сказал. Карьера астронома накрылась.
Теперь ему не оставалось ничего, кроме как склеить себе синий колпак с золотыми звездами, заделаться астрологом и дурить людей.

- Мне казалось, есть организации, что пытаются помочь бездомным: восстановить документы, найти работу… Или это все пустые слова?  - Федя проворно справился со своей едой - …или такая жизнь затягивает?  - в его речи не было осуждения, скорее печаль.
Услышав о том, что в банке могли быть тушеные бездомные животные, мужчина погрустнел. Комментировать это сообщение он не стал. Что тут скажешь? Пусть лучше в банке будет вырезка из человека, чем чепрак из бродячих зверей? Сложная дилемма. Сам Федя не мог найти ответ на этот вопрос. Он потупил глаза и допил вино.
Стажер заботливо наполнил его бокал вновь:
- Благодарю Вас. – Федор Никитич ласково улыбнулся. Когда с горячим было покончено, Михайлов спокойно собрал посуду и аккуратно поставил ее рядом с раковиной, после чего достал из сушилки небольшие пиалы  родом из Советов. Салатники? Розетки? Бульонницы?
Федор не стал спрашивать коллегу, какое мороженое он предпочитает, решив лишний раз не волновать стажера. Михайлов просто положил три холодных шарика в найденную посуду и поставил перед Тимофеевым. Две сферы цвета кофейного зерна, одно цвета ванили.
Бульонница Михайлова была инверсией Валерия: два светлых сахарных мячика и один темный.
- Нет.  – мужчина улыбался, но его взгляд был серьезным – Это благодарность за Вашу вчерашнюю заботу. Не спорьте со мной, пожалуйста.  – он чуть качнул головой, голос звучал уверенно и спокойно – Вам еще мыть посуду и стирать белье. В нагрузку к работе бездомного. – Федя глотнул вина и принялся за десерт – Это просто обычное нормальное мороженое: шоколад, ваниль. Не пафосная ерунда с виски или морскими свинками.  – он помолчал, отвлекшись на ужин – Все хорошо. К тому же, я тоже работаю. – мужчина как-то неоднозначно улыбнулся – Мне господин Грач как-то раз сказал: «Федор Никитич, я Вас нанял ради ваших мозгов» - он выдержал паузу, нежно скользя вишневым взглядом по лицу стажера – Потом, он, правда, добавил: «Так шевелите ими наконец!» - Федор Никитич замер от удовольствия:  сладости, вино и красивый мужчина расслабили и размягчили его.
- Мне пора, господин Тимофеев. Спасибо Вам за все. – называть подчиненного по имени он не пытался. Боялся, что коварная «р» в имени напарника заставит его запнуться - Спасибо Вам за заботу еще раз. Доброй ночи.
Михайлов легко поднялся, обернулся на стажера и сощурился, коротко подмигнув Тимофееву. Одевшись, Федор проворно скользнул в темноту подъезда.
Нетвердой походкой Федор Никитич покинул уютную квартиру стажера. На автобусы он не надеялся - те переставали ходить чуть позже восьми вечера. Михайлова ждало долгое пешее путешествие до дома. Он был не против: ему хотелось проветрить голову.
На улице стемнело.
"Шёл по Шпалозаводской,
Меня ёбнули доской.
Ах, ты ж мать твою етить,
Нельзя по улице пройтить..."
Федя не боялся ночных прогулок. В конфликты он обычно не ввязывался, а в случае необходимости умел очень быстро бегать на своих длинных ногах, даже будучи сильно пьяным. В целом же, он почему-то считал, что Шпальник ему благоволит. Поводов думать иначе у него пока не было.
"Шёл по Шпалозаводской,
Снова ёбнули доской..."
Федор Никитич посмотрел на чернильное, бархатное небо.  От невозможной, опьяняющей красоты, у него закружилась голова:
- Ва-ле-ра — прошептал он и мигом почувствовал, как удовольствие пронизало его насквозь, превращая душу в горячую, чувственную  арабеску;  в поле, полное теплого наслаждения, в море юности, когда каждое прикосновение дарит неописуемый восторг.
Федя прислонился к фонарному столбу и закатил глаза.
Домой он добирался долго.
-----------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
Когда Федор Никитич договаривался о встрече с соцработницей, что отвечала за пропавшего Леху, он представлял себе женщину обесцвеченную чужим страданием и горем.
Федор ошибся. Они встретились на улице, в шпалозаводском парке имени Горького. Единственном шпалозаводском парке.
Куратором Лехи оказалась невысокая брюнетка лет тридцати, с ярко-синими глазами и приятным белокожим лицом в форме сердечка. Ее волосы, завитые горячими щипцами, лежали на плечах глянцевыми кольцами. В целом, она напомнила Феде ожившую французскую куклу.
Молодая женщина протянула Михайлову фарфоровую ладонь. Не ребром, как для рукопожатия, а расслабленно, параллельно земле, будто для поцелуя:
- София Сергеевна. – представилась девушка-куколка. Федя заметил, что ее черные ресницы имеют очаровательный изгиб.
- Федорr Никитич. – Федор ласково обнял кисть Софии двумя ладонями. Его руки были в замшевых перчатках, а жаль. Ему хотелось ощутить тепло девушки – Я хотел бы поговорrить с Вами по поводу Алексея Захарrова, прrопавшего без вести около месяца назад.  – они медленно пошли вдоль аллеи - В отчетах указано, что Вы его опознали.
- Алеша… Я опознала его одежду, я лично ему ее приносила. Увидела на ориентировке. Ошибиться я не могла, но это всего лишь одежда. Тело… - она тяжело выдохнула - …сильно разложилось. Опознавательных знаков у него, как таковых, не было. Зубы у трупа практически полностью отсутствовали. – она отвернулась – Следов его лекарств в тканях, само собой, обнаружить не удалось. – девушка снова развернулась к Федору, замедлила шаг, а потом и вовсе остановилась:
- Он тяжело болел. Когда я только начала с ним работать, он находился в ремиссии, но постепенно… - она смотрела на долговязого Михайлова снизу вверх - …может быть, выработалась резистентность к лекарствам. Может быть, его что-то травмировало… Ему стало хуже. Периоды просветлений становились все короче. Его лечащий врач считал, что госпитализация не нужна. – София Сергеевна закусила губу – Объявил, что пациент Захаров не представляет никакой угрозы ни для себя, ни для общества. – девушка пригладила упругий локон – Наверное, просто отделение было переполнено. Перед холодами многие бездомные стремятся попасть в больницы, чтобы перезимовать. Там, конечно, условия… специфичные, но все же лучше, чем на улице.

Начал накрапывать мелкий, похожий на крупу, дождь. Федор Никитич раскрыл над ними обоими огромный черный зонт, после чего спросил:
- Вы считаете, когда он прrопал, у него было обострrение?
София поправила воротник своего бархатного пальто темно-фиолетового цвета. Федору  очень нравился этот цвет. Одно время он тоже хотел пальто похожего оттенка, но потом передумал. В Шпальнике он стал бы слишком приметным даже для себя, а больше он особо нигде не бывал. Федя заленился искать или шить пальто.
София Сергеевна задумалась. Она совершенно спокойно приблизилась к Федору, чтобы укрыться под его зонтом от колючего дождя:
- Да, у него было обострение. Скажем так, когда он пропал,  у него практически не было просветов. Алеша не был агрессивен, но его поведение становилось необычным. Как-то раз,  он подарил мне чучело белого голубя… Он сам его сделал. Алеша увлекся таксидермией, но такой… специфичной. Пришивал карманным собачкам вороньи крылья, а курам - лапки крыс. Прятал все это в шкаф. Без какого-либо порядка, просто сваливал одних кадавров поверх других. Потом отнес все свои труды в лес… Так он мне сказал. Спрятал или закопал. Может быть, сжег: в ту пору от его одежды постоянно пахло костром… Я точно не знаю. Он стал все чаще пропадать где-то. Судя по состоянию его рук и одежды, уходил загород. Лекарства принимал хаотично, с перебоями. Мне было трудно за этим уследить…  – она нахмурилась - …а после  пропал. На звонки не отвечал, позже, видимо, его телефон сел. Я пыталась организовать поиски, но… Сами понимаете, в приоритете всегда малыши, дети.  – София как-то зябко повела плечами и разочарованно развела руки - …у меня есть его фотографии и фото его работ, если нужно, я могу показать.
Федя внимательно следил за движением ладоней своей собеседницы. Безымянный палец был чуть деформирован – такое бывает от долгого ношения кольца, но сейчас кисти девушки были совершенно наги, никаких украшений.
«Развод!..» - мысль была короткая и пронзительная, точно молния.
- Да, разумеется. На улице неудобно… И я бы хотел записать Ваши показания. Может быть, зайдете со мной в кофейню?
- Да, спасибо. – кукольная девушка согласилась абсолютно ровно, без какой-либо напряженности.
Федор Никитич развернул корпус в сторону и направился вместе с Софией в небольшое кафе, одно из тех, что кучкой собрались вдоль цента Шпалозаводска.
Федор был богат: отец перевел ему деньги за съем квартиры. Арендатор немного подождет. У Феди было несколько золотых крестиков, которые подарил ему отец. Михайлов-младший считал, что крестикам самое место в ломбарде.
Приглашая девушку в кофейню, Федор Никитич пытался отвлечься от работы. Он чувствовал, что очень вовлекся в то, что творилось в ПНД. В дело с ядовитыми бочками. В дело с мёртвыми бродягами. В опросы свидетелей. В отчеты для Грача. В своего напарника, Ва-ле-rrrrия...

Отредактировано Федя (2025-02-02 18:09:01)

….интересно, о чем бы подумал Леха, вернувшийся в свою лежку, обнаружив в ней хмурого мужика, старательно выговаривающего: «Лондон из э кэпитал оф Грейт Британ…»
…………………..

В какой-то момент отец решил записать сына в секцию самбо, чтобы научить того постоять за себя и придать ему мужественности. В секции Федя узнал много своих школьных товарищей, что его порадовало, но в это и было опасностью . Дружелюбный и мягкий Михайлов совершенно не хотел драться с друзьями, его трепетной натуре это претило. Единственное, чему он смог научиться в секции - это уворачиваться от ударов. Если же тренер пытался на Федю надавить, тот впадал в ступор, а иногда начинал плакать. Одногрупники над ним не смеялись, а если кто-то пытался, Федины друзья вставали на его защиту. Другие ребята чувствовали за него ответственность. Федя был уважаем в школе за свою щедрость, нежность, и еще за красоту — у него были волнистые темные волосы и карие большие глаза. И он был высокий мальчик.
В итоге тренер позвал Никиту Сергеевича на разговор и прямо сказал, что его сыну следует подыскать другую секцию и другое хобби. Никита отстраненно посмотрел на грустного Федю, и сказав: «Быстрые ноги пиздюлей не боятся», отстал от Федора с любой борьбой.
------------
Ленивый Федор сидел в своем кабинете и меланхолично пролистывал личное дело Тимофеева, на правах руководителя.
"Руководитель... Да чем ты руководишь? Кладовкой со швабрами?.."
В папке с личным делом нашлось несколько маленьких фотографий, похожих на те, что нужны для оформления паспорта. Фотографии для бюрократии. Их всегда делали по нескольку копий сразу.
Федор провел большим пальцем по глянцевой бумажной пластинке с повторяющимся лицом стажера.
Такой суровый, серьезный, будто всегда готов к труду и обороне.
Михайлов медленно снял свой витиеватый кулон, что покоился у него на шее уже много лет, и раскрыл его. С одной створки на него смотрел молодой отец, а с другой юная мать. Мать, Мария - копия Федора, только в женском варианте.
-----------------------------------------------------------
Ростом и астеничным телосложением Федя пошел в мать. Зародившееся несколько лет назад подозрение, что он не родной сын Никите, никуда не делось. Из обмолвок и обрывков разговоров, что слышал Федор, когда лежал под дверью отца, мальчик уяснил, что его мать Мария, была легкой и увлекающейся женщиной. У нее был роман с обаятельным режиссером театра, с богатым поклонником, с бутафором… И с Грачом, что был долго в нее влюблен. Все эти романы творились, когда Мария уже была замужем.
Из-за борьбы за Марию Вадим и узнал Никиту. Потом Мария улизнула в штаты, но общение Михайлова с Грачом почему-то сохранилось. Возможно, их объединила общая боль, а может быть, им было по-настоящему интересно вместе.
Мария была натурой страстной. Кто являлся биологическим отцом Федора, сказать было сложно.
Федя знал один древнеегипетский приворот. Этот приворот делался через взывание к определенным божествам. Те должны были обратить свой взор на вожделеемого сына определенной матери. Это было необходимо для конкретики, чтобы боги точно знали на какого именно возлюбленного следует обратить внимание. Сын определенной женщины. С матерью вопросов нет, а вот древнеегипетским отцом может быть кто угодно.
Когда его мать - Мария - уехала в другую страну, Никита Сергеевич запил, а Федя стал бояться каждого шороха.
Постепенно все уладилось, но чувство какой-то обманутости все равно ощущалось в доме Михайловых. Федор никогда не пытался найти свою мать, не пытался выйти с ней на связь. Его эмпатичность подсказывала ему, что раз мать за все эти годы не попыталась связаться с бывшей семьей, значит, ей это не особенно и нужно. К чему унижаться и причинять себе боль лишний раз?

«Был я молодой пацан,
Привели ко мне девчат.
Они были мне как мать:
Мать была большая блядь.»
У Федора сформировалась травма покинутости. Даже будучи взрослым, он постоянно опасался, что его бросят. Это приводило к тому, что выстроить долгие и крепкие отношения он не мог. Страшно волнуясь, он нежно ускальзывал первым. Как правило, его любовниц это не слишком сильно огорчало. Одного взгляда на Федора хватало, чтобы понять, что серьезный, ответственный партнер из него не выйдет.
Михайлов равнодушно смотрел на свой любимый кулон. Немного подумав, он вооружился ножницами, которыми обстригали ногти покойникам.
Пальцы мужчины мягко вынули фотографию матери и убрали ее в карман брюк. Осиротевшая створка украшения теперь смотрела на него бездонным темным глазом.
Михайлов задумчиво покачивал в пальцах кулон, что носил на себе уже много лет. Теперь он выглядел каким-то ущербным. Федор тяжело выдохнул и перевел взгляд на личное дело коллеги. В папке было несколько свободных фотографий, хранившихся про запас.
Федор Никитич аккуратно вырезал один прямоугольник, на котором с графической точностью была запечатлена внешность Тимофеева, и положил на стол.
Бережно погладив кулон, он легко вставил в половинку украшения строгую фотографию своего стажера, после чего сомкнул обе половинки и вернул свой оберег на место: украшение приятно холодило грудь.

Закончив с преображениями, Федор взялся за работу. Обычно его трудовым девизом были классические русские стихи: «Такой у нас режим — напьемся и лежим», но сегодня все обстояло немного иначе. Напрягаться Михайлов не хотел, но необходимость подстраховать напарника была серьезным катализатором. Федя не привык бросать товарищей в беде.
Михайлов занялся тем, что пробивал по архивам адрес Лехи на предмет разных преступлений и висяков. Обнаруженное встревожило Федора. Дозвониться до коллеги он не смог, поэтому чуть подрагивающие пальцы стали нервно набирать сообщение для Валерия:
«Леха прописан по адресу «проспект Ильича, дом тринадцать, квартира сорок семь». Микрорайон, в котором располагается дом Захарова, по-своему известен. За последние лет пять в этой местности время от времени находили части обезображенных тел. То в мусорных баках, то в примитивных тайниках.
Микрорайон получил статус «нехорошего» и постепенно оброс разного рода байками. Не исключаю, что причина в Лехе. Будьте аккуратны, не ходите туда в одиночестве! Если никого не найдете себе в пару, позвоните, я быстро к Вам приеду. Пожалуйста, соблюдайте осторожность!»
Михайлов прикрепил несколько фотографий, которые накануне ему скинула куратор-Лехи, София. Поделки Захарова вызывали тревожность. Помимо творческого начала, когда он соединял разные части животных между собой, в них ощущалось безумие, перемешанное с дегенеративностью. Лехины кадавры расходились по швам, из них пучками лез наполнитель, стеклянные глаза держались на честном слове, а многие и вовсе покинули свои искусственные глазницы. Фантасмагоричные поделия разлагались на ходу, а в некоторых уже завелись насекомые, что старались стереть с лица Земли порождения больного ума Захарова.
Федор Никитич понимал, что его напарник очень инициативен и самостоятелен, поэтому даже не пытался отдавать приказы. Федя ласково просил.
Немного подождав, Михайлов отправил напарнику еще одно сообщение:
«Не рискуйте, пожалуйста. Будьте осторожны.»
Пальцы Федора крепко сжали кулон, в котором теперь было спрятано лицо Валеры.

Федор не дал отцу выстроить личную жизнь, после того, как ушла его жена Мария.
До девяти лет Федя беспрестанно болел, а Никита Сергеевич ухаживал за ним, точно усатый нянь. Почему-то, все еще следуя желанию жены, он не доверял сына другим, а всегда возился с ним сам.
Он чувствовал, что между ним и шестилетним Федей формировалась глубокая связь. Никита Сергеевич был Федору и матерью, и отцом. Без отца мальчик тревожился и переживал.
Когда Федор прошел длительный период постоянных болезней и ему исполнилось одиннадцать, он стал подвижнее, внимательнее, самостоятельнее.
Сын подрос и немного окреп, Никита, чуть расслабившись попробовал приводить к себе в дом женщин. Это были не партнерши на одну ночь, но женщины, с которыми Михайлов-старший надеялся построить долгие отношения.
Чтобы понять, насколько они друг другу подходят, Никита Сергеевич пытался оставить избранниц возле себя на несколько недель. Им нужно было время, чтобы ощутить друг друга.
Никита никогда не просил сына называть их «мамой», он слишком берег осиротевшего Федю. Однако, несмотря на это стеснялся вербально проявлять свою привязанность.
Никита хотел когда-нибудь жениться снова.   
…а Федор неизменно выходил встречать новых девушек отца.

Его темные глаза смотрели ласково и мягко. Девушки реагировали деликатно, нежно. Федор дружелюбно улыбался и ласкался к ним, точно котенок. Он игриво смотрел на визитерш и подставлялся им под руки.
Никита Сергеевич, отстраненно следивший за всем происходящим, прекрасно считывал, что в глазах сына, пусть и укрытых очками, блестело что-то взрослое. Федя прижимался к его девушкам не как приветливый мальчик, а как подрастающий конкурент. Федя, выглядел кротко, но откровенно тянулся к его женщинам.
Отец угадывал, что через пару лет Федя начнет создавать серьезные сложности. А через четыре года все это выльется в полноценный кошмар.
Никита Сергеевич тяжело выдохнул и стал встречаться со своими избранницами в нижгородских отелях.
Далеко от глаз сына.
-------------------------
Размеренное безделье было обычным состоянием Федора Никитича. Он знал, что серьезные дела, в случае чего, сможет взять на себя первый отдел, а разная мелочь… Как-нибудь сама собой разрешится. Если итог получится хороший – значит, он молодец и заслужил большую премию. Неудачный вышел итог – что сказать… Все ошибаются. Пусть будет просто премия.
Однако теперь, сидя за своим зеленым столом, он взволнованно перечитывал сообщение от напарника. Было тревожно, ему хотелось сорваться с места и поехать в квартиру таксидермиста-Лехи.
Коллега ответил коротко и сухо. Федор ощутил укол грусти. Было ясно, что стажер с головой ушел в следственные мероприятия.
Немного одиноко.
Михайлов все яснее понимал, почему у Тимофеева не было ни семьи, ни постоянной женщины. Какой уважающий себя человек выдержит такую жесткую конкуренцию с профессией? Всем нужна ласка, время и забота.
Все время Валерия уходило на работу.
Михайлов прикрыл глаза и потер виски. Мужчина устало осмотрелся.
Кладовка. Техническое помещение без окон. Могло бы быть неплохо, если бы с внутренней стороны была возможность запереть дверь. Сейчас ее не было.
Федор Никитич чутко прислушался к шорохам за стеной. Возможно, это его начальник занялся своей работой. Или нет. Кто знает, вдруг это очередной любитель навечно-упокоенных ребят, пришел немного расслабиться.
Выходить и проверять не хотелось.
А что будет, когда он сам умрет? Может быть, если он умрет молодым, он обретет посмертную популярность? Сродни той, что получил замерзший Зарецкий, к которому стояла длинная очередь?
Интересно, что думает обо всем этом сам  Вадим Георгиевич? Нравится ли ему Зарецкий? Был ли он близок с Зарецким?
Время от времени Федор замечал на лице начальника странное выражение. Будто Вадим был где-то далеко. Словно его рассудок был не в старой мертвецкой, а вне зоны обычного восприятия.
Казалось, что понимание Вселенной у Вадима было столь широко, что обывателям, сознание которых не было специально  раскрыто, уловить логику Грача было невозможно.
…а еще наблюдательный Федор подмечал, как ярко начинали сиять глаза Вадима, когда рядом оказывался его странный друг и соперник, Никита Михайлов. Глаза Вадима, обычно достаточно прозрачные, вдруг наполнялись красками и становились пронзительно-синими, точно у молодого павлина.
Кажется, двое брошенных мужчин играли в какую-то странную, одну им ведомую игру, стараясь отвлечься от своего паршивого прошлого и просто поразвлечься.

Федора волновался за своего напарника. Надо было все-таки ехать с ним. Мужчине стало тревожно, его окончательно захватили мысли о смерти.
...его сослуживец Женя мог легко подтянуться раз сто, но на лодке его заштормило. Пробоину дал рассудок. Чувствуя в Феде ласкового человека, он пытался найти у Михайлова поддержку. Приходил к Федору и медленно шептал: «За мной следят, смотрят… Меня никто не любит»
Бережный Федя гладил его по плечам и голове, отвечая, что все хорошо, и все Женю любят, что на суше его ждет красивая жена, и вообще, служить осталось не так-то долго. Федор пытался защитить и ободрить Женю, который выглядел, как испуганный малыш и все пытался спрятаться. Михайлов тайком угощал его сладостями и сигаретами больше, чем прочих.
В итоге нервного Евгения уволили в запас, диагностировав у него шизофрению. Он оказался дома и мирно зажил со своей семьей.
А примерно через год позвонила его жена и сказала, что Женю убили.
------------------------
Пытаясь утешить себя, Федор порылся и достал откуда-то сахарный леденец на палочке. Красный, очень красивый. Федя вооружился макетным ножом и стал пытаться конфету вскрыть. Никак не получалось. Михайлов положил леденец на стол и тяжело выдохнул. Он оперся обеими руками о стол и упер лоб в ладони.
Жаль, что рядом нет Тимофеева, уж он-то наверняка смог бы избавить сладкое угощение от прилипшего фантика.
Но стажер далеко. Так далеко.
Федор угадывал, что его напарник обладает умением доводить любое дело до конца. Уж если ему дать леденец в слюде, он эту слюду снимет, пусть для этого и придется обратить всю конфету в прах.

Федя слабо улыбнулся. Телефон мигнул. Пришло новое сообщение от подчиненного.
В этот раз оно было длиннее.
Федя взволнованно сдавил в горячих влажных пальцах смартфон, что доставил ему новость от Валерия. Федор Никитич торопливо набрал ответ:
«Что-то обнаружили? Что в доме? Когда будет участковый?»
Правая нога нервно отбивала неровный ритм. Федя, желая успокоиться, положил белую ладонь на внутреннюю сторону бедра и аккуратно сжал ее, стараясь остановить рефлекторно подрагивающие мускулы.
Он хотел, чтобы Валерий как можно скорее вернулся в Шпальник.
«Я очень рад, что у Вас все хорошо. У меня все ровно. Я хотел бы быть возле Вас. Чтобы помочь, если что» - он завис. Взболтанные чувства никак не получалось уложить в какие-то понятные и вежливые тезисы. Было сложно: Федю лихорадило от нервов, зубы били чечетку. Он не боялся, но был слишком взвинчен. Устав от размышлений, мужчина отправил написанное сообщение без дальнейших корректировок.

Отредактировано Федя (2025-02-10 15:32:08)

Когда зазвонил телефон, Федор нервно вздрогнул. Влажные от волнения пальцы не сразу смогли справиться с поверхностью смартфона и принять вызов. Раздраженный непонятливой техникой Федор Никитич, чертыхнулся и зачем-то потряс телефон, словно пытаясь наказать его за скверное поведение. Когда смартфон все-таки подчинился и мужчина услышал с покойный голос напарника, он шумно выдохнул от облегчения. Стажер был жив и будто бы даже удовлетворен.
- Это к Грачу, его полномочия.
- Полномочия Гrrrача – это пить в прозектоrrrской и обиrrrать некrrrофилов со всей Центrrrальной Rrrоссии… - сказано это было негромко, чтобы шуршащий в соседнем помещении человек, не услышал обидные слова.
Федя набрал воздуха в грудь, чтобы снова ответить что-нибудь, но, не сразу найдясь с ответом, примолк. Когда он продолжил, то звучал так, словно только что выполнил пятилетку за три дня. За нервным напряжением почти физически накатывало расслабление.
- Как хоrrrошо, что все позади… Я rrад Вас слышать.
Стажер таинственно ускользнул от рассказа о Лехиной квартире. Теперь Федора мучило тянущее, болезненное любопытство. Михайлов подозревал, что рано или поздно, оно прорвется на свободу.
- Вы-то как?
- Я?..  – Федя растерянно осмотрел стол с изрядно покалеченной, но так и не поддавшейся, конфетой. Она не сдалась даже под пытками.
- Да со мной-то все в поrrrядке, это же не я там… rrrаботал. – он прикрыл глаза, фокусируясь на том, как успокаивающе звучал голос Валерия. Мышцы ног Федора перестали судорожно подрагивать, а челюсти, зубы которых прищелкивали с характерным костяным звуком, постепенно прекращали стучать.
- Поздrrавляю Вас, Вы успешно завеrrrшили деело… Тепеrrь Ваши бездомные дrrузья в безопасности. Может быть, хотите отметить? – Федор прикрыл глаза, почему-то он ощутил странное волнение, сродни тому, когда в первый раз зовешь девушку на свидание. Должно быть. Обычно, когда Федор Никитич приглашал девушек на свидания, он особенно не переживал, а сейчас что-то разнервничался – Rrrасскаажете, как все пrrrоошло… - от тревоги Федор нервно водил подушечкой большого пальца по лезвию макетного ножа – но… Еесли Вы устаали, можно поотом… как-нибудь в дrrугой rrrаз… - волнение достигло своего пика. В ожидании ответа, он с такой силой надавил на резак, что пропорол подушечку большого пальца. Михайлов почти не заметил боли, все его внимание было сосредоточено на том, что ответит стажер. Он лишь машинально поднес палец ко рту и с силой укусил его. Это мгновенно сказалось на дикции, что и без того не была идеальной - …вЫыы мОоогли  бГы пrrrиехать ко мНне, я угоШщу аАас ужИином.  – Федор перестал кусать палец - Вы же… Ну… Это Вы много rrаботали в полях. С бездомными там, и в шалаше, и в квааrrrтиrrе этой…
Получив согласие, Федор Никитич во второй раз за день испытал мощную волну облегчения. Не желая терять ни минуты, он вызвал такси. Когда Федя вышел из своей кладовки, то обнаружил, что в прозекторской было пусто. Странно, Федор был абсолютно уверен, что в помещении кто-то находился.
«Должно быть, Зарецкий… Ожил, после поцелуя истинной любви…»
Федя поспешил покинуть мертвецкую.

Оказавшись дома, Михайлов принялся торопливо наводить подобие порядка. Получалось не очень, но, во всяком случае, все чашки из-под кофе и пустые бутылки были убраны. По пути домой он предусмотрительно посетил оазис Алкомаркета, а еду просто заказал. Пицца, восточная лапша и смешные азиатские пельмени. У Федора  не было ни сил, ни времени на готовку.
Еще в уборку вошла смена постельного белья, на случай, если… если они так напьются, что Валерию придется остаться на ночь. Никогда еще он так быстро и так проворно не менял постельные принадлежности. Белье было очень белое и хрустящее.
Потом Федор рванул в душ. Постоянное лихорадочное мытье было неизменной частью его жизни. Вымывшись, он накинул на плечи шелковый халат и отправился к платяному шкафу. Открыв его, Федя намертво завис.
Что полагается надеть по случаю выявления больного на голову серийного убийцы? Хмм…
Душа Федора Никитича тяготела к праздничности, но домашняя вечеринка (Попойка? Корпоратив? Нет, точно не корпоратив: нет Грача) не предполагала чрезмерной патетики.
Федя надел очень тонкий черный свитер с высоким горлом и художественно потертые джинсы. Волосы он заранее расчесал и уложил в ванной. Конфетный парфюм был совершенно естественной частью его образа.
В комнате – единственной – стояло два кресла «Страндмон» купленные лет восемь назад в «Икее».

Когда Федор увидел их, он пришел в такой неописуемый восторг, что немедленно связался с отцом, и буквально потребовал их купить. В обмен он обещал золотые горы. Что поможет разобраться в гараже, что выучится на права, что будет исправно ходить в тир… Разумеется, получив желаемое, на свои пылкие обещания Федя мгновенно забил.
Чудесные кресла радовали его взгляд уже много лет и хуже не становились.
Они были двух чуть разнящихся оттенков глубокого синего цвета. Между ними стоял круглый стол. Слишком маленький, чтобы считаться обеденным, но слишком большой для кофейного.
Этот самый стол Михайлов и принялся заботливо сервировать, в ожидании стажера и доставки.
Сильно волнуясь, Федя достал охлажденную бутылку брюта и немедленно выпил два бокала подряд. Он отнес на стол менажницу с крохотными солеными огурцами, арахисом, и солеными присосками осьминога. В отдельной тарелке покоились крупные гренки и чипсы, к которым полагался соус нежно-желтого цвета. Венчать все это должна была водка, которая до поры хранилась в холоде.
Себе Федя принес клубнику и налил еще игристого. Он отчего-то сильно волновался.

Отредактировано Федя (2025-02-13 16:29:17)

От трели звонка Михайлов вздрогнул. Он слегка отвык от этого звука: в последние месяцы у него не было гостей, Федор предпочитал встречаться с женщинами на другой территории. Лавина бардака накрыла Федю с головой. Сегодня, впрочем, его это не остановило: за последние часа полтора он смог привести жилище в относительно нормальный вид. Визит стажера пробудил в Михайлове скрытые резервы.
Федор Никитич шумно выдохнул и открыл дверь:
- Добrrый вечеerr. Пrrrоходите, поoжалуйста. – он посторонился, пропуская коллегу внутрь – Rrrад, что Вы пrrrииехали. Я думал, что Вы слишком устаaли после rrrаботы… - пока стажер снимал верхнюю одежду и был немного отвлечен, Федя рассматривал своего гостя.
Михайлову казалось, что в глазах у Тимофеева был темный блеск, а углы рта чуть подняты: это была улыбка. Лицо у него жесткое, подумал Федор. Через эти глаза в голову не проникнешь. Либо все – на виду, либо, наоборот, так запрятано, что вообще проникнуть нельзя.
Федя коснулся указательным пальцем сережки-гвоздика в правой мочке.
- Ванная таам. – он плавно указал в сторону – Хотя, Вы, навереrrное, знаете, Вы же уже были у меня… Ну… Когда… мы закоoнчили рrrазбираться с соoбачками… Да и планирrrовка похожая.  – Федя неожиданно для себя провел ладонью по волосам словно пытаясь их пригладить. С этой привычкой Михайлов сражался много лет – она ему не нравилась. Волосы пачкались, портилась прическа, а еще, так как он делал это незаметно для себя, он рисковал провернуть это безобразие за столом. Такая невоспитанность. (Фу!(с))
Стажер пошел мыть руки, а Федя, взяв со стола бокал со своим шампанским, задумчиво смотрел ему вслед. Взгляд Федора Никитича провожал фигуру Валерия. Михайлов чувствовал, что тело у стажера крепкое, жилистое, такое будет становиться с возрастом только еще крепче и жилистее.
Глядя на спину коллеги, Федор вспомнил, что стащил из его квартиру рубашку.
«Ну ты и поганец…» - сказал он себе мысленно. Он помнил, что на флоте тех, кто ворует у своих жестоко наказывали. Окружали и со свистом били бляхами. Вид крови всех только распалял.
Ласковый Федя никого не бил, но и у команды никогда ничего не таскал. Напротив, выступал спонсором разного дефицита. А вот теперь…
«Докатился»
Теперь уже ничего не поделать. Не признаваться же Валерию. Кроме того, если по совести, Федя не хотел отдавать рубашку. Немного подумав, Федор допил шампанское, что было у него в бокале.
Михайлов дошел до кухни и, взяв из морозилки водку, отправился в комнату.
Когда Валерий вернулся, Федя встретил его широкой, обаятельной улыбкой.
- Прrrисаживайтесь. Это Вaам. – он указал взглядом на прозрачную стопку – Можете бrrrать все, что хоoтите. Скорrrrо доставят ужин. – шампанское снова оказалось в бокале Михайлова.
Освещение в комнате было мягкое. Горел торшер и пара небольших настенных светильников. Рядом с торшером, на тумбочке, стояла семейная фотография. Никита Сергеевич, в белом костюме для зимней охоты, лукаво улыбается, обнимая сына. Федор без шапки – он стащил ее, не желая выглядеть на фото «как дурак в этой шапке», тоже приветливо улыбается, глядя в камеру. Крупные лошадиные зубы, скованные бреккетами, могли бы испортить его внешность, но дружелюбие и нежность, что считывались в улыбке Феди, располагали к нему.
Под фотографией лежала россыпь сушек.
- Поздрrrrавляю Вас, Вы очень прrrrrофессионально срrrаботали.  -

Отредактировано Федя (2025-02-18 14:27:47)

Приняв из рук стажера покупки, Федя широко улыбнулся: он любил подарки. Михайлов не стал говорить ничего вроде «Да, что Вы, не стоило…» или «Это было вовсе необязательно…» Зачем мяться и изображать ложную скромность, если пакеты с праздничной едой действительно порадовали его. Федор выглядел счастливым. Он умел ценить чужую заботу: Валерий потратил свое время, силы и деньги, такое нельзя обесценивать:
- Большоое спаасибо, мне очень пrrrиятно. – Михайлов сощурился от удовольствия. Пока стажер гремел пузырьками в ванной комнате, Федор разобрал подаренное: мороженое в холод, часть фруктов вымыл и отнес на стол вместе с конфетами и сыром. Сыр был открыт, но остался в родной крафтовой упаковке. Красивый белый круг лежал на небольшой деревянной доске и комплектовался сырным ножом и вазочкой с вареньем. Конфеты, которые особенно порадовали Михайлова – такие он раньше не пробовал – были открыты, но остались в своих коробочках, как того требовал этикет. Все эти дары Федя аккуратно отнес в комнату. Круглый стол оказался не готов к таким нагрузкам, и Михайлов принес из какого-то пыльного угла кофейный столик, лучшие годы которого давно остались позади. Хлопковая скатерть успешно справилась с маскировкой его возраста.
Когда стажер вернулся, глаза Михайлова светились ярче торшера. Федя выпил свое игристое и медленно, с видимым удовольствием, съел сырную конфету. Почти сразу сахар приятно ударил в голову.
- Я думааю, что чеrrез какое-то вrrеемя мы можем узнать у Гrrача, как там дела у Лехи. Или у еего куrrатора, у меня есть ее телефон… София Сеrrгеевна. Мне покаазалось, она за неего пеrrеживает и хоrrошо оrrиентируется в пrrоисходящем.
Федор машинально поправил очки средним пальцем. Они сидели достаточно ровно, скорее этот жест помогал ему сосредоточиться. У Михайлова был прямой нос, и он так давно носил очки, что они повлияли на его форму. Верхняя, хрящевая часть носа не только утончилась из-за очков, но и приобрела два красных пятнышка на местах, куда жали пружины.
Очки, укрывающие его глаза, придавал взгляду милое затаенное выражение.
- Бочки… Бочки состоят из пrrемии, котоrrой меня лишили.  – он улыбнулся и прищурился, ласково глядя на Валерия – Тогда, на некrо-слете мне следовало взять обrазец этой дrrяни и пrивезти ее на экспеrтизу Вадиму Геоrгиевичу. А я… Не на том был сосrедоточен. В итоге тухлятину из бочек ему добыл Пеrвый отдел, опозоrив, тем самым, Вадима Георrиевича. Он планирговал закончить анализы сегодня, но, видимо, не успел. Я сегодня не видел его в морге. Там… Вргоде бы кто-то был… Не уверген, что это был Гргач. Не знаю.  – он нахмурился и съел вторую конфету – Они очень вкусные, спасибо. – Федор посмотрел в глаза напарнику и налил тому еще водки – Ой, я не спросил, может быть, Вы хотели пиво? То, что принесли… - от ухаживаний его отвлек звонок в дверь - …простите, это, должно быть, ужин.
За окном стемнело. Федор Никитич надеялся, что стажер не решит тащиться домой по темному городу. Мужчина как-то взволнованно посмотрел на коллегу через плечо. Художественное  образование и хорошее воображение заставляли Федю уже второй раз за вечер рассматривать спину коллеги. Под рубашкой чувствовались красивые плечи: сухие и матовые.
«…хорошо бы он устроил себе выходной завтра…»
Через несколько минут Михайлов вернулся с кучей теплых кульков. Две коробки с пиццами, китайская лапша и дамплинги. Подвинув локтем  вазу с фруктами, он поставил все это на стол, затем включил колонку, которая зазвучала негромкой музыкой.
Федор мягко приподнял свой бокал, и, улыбнувшись Тимофееву, выпил.
- Я уверен, с бочками Вы справитесь так же быстро, как и с этим делом. – он сел в кресло, грудь поднялась от глубоко вздоха. Следовало начать есть. Мужчина взял коробочку с лапшой. Пиццу он побаивался. Дело в том, что Федя принадлежал к той редкой категории дурачков, которые предпочитают есть пиццу ножом и вилкой, чтобы не пачкать рук. Это смущало людей, а он не хотел стеснять своего гостя. Он знал, что его замашки нередко напрягают окружающих, но совладать с собой было сложно.
Федя часто выглядел так, словно хотел, чтобы его рванулись лапать даже суровые челябинские гетеросексуалы. Словом, многие его ритуалы, в массовом восприятии не совпадали с образом мужикастого мужицкого мужика, который пашет на двух тяжелых работах, кормит многодетную семью и держит на плечах всю эту пропащую страну.

Валерия премии не лишали, так как он был стажер. Михайлов забыл об этом сказать: он слишком долго работал один и еще не успел полностью привыкнуть к наличию напарника, который тоже получает какое-никакое финансовое поощрение.
- А Вы трудолюбивый.
«…в отличие от меня… но должен хоть кто-то, хоть что-то делать…»
Федор Никитич склонил голову к плечу и поставил на стол свою коробочку.
- Что у них произошло?.. – он взял в руки бокал и задумчиво посмотрел сквозь соломенное вино куда-то в сторону – Что-то завязанное на деньгах. Без валютной сметы братья не стали бы браться за работу. – он съел живописную алую ягоду – Когда Газпром прокладывал магистральный газопровод в Восточной Сибири они помогали разобраться с разной нечистью, которую потревожили газовщики в процессе работы. Уверен, что узнать все подробности у нас не получится. Основная наша задача – понять, кто именно вскрыл бочки на том проклятом банкете.
Федор задумчиво допил вино.
- После нужно ждать указаний от Вадима Георгиевича. Возможно, он прикажет идти дальше и искать ответ на вопрос «зачем были вскрыты бочки»... У меня действительно есть знакомые в той среде. С некоторыми я общаюсь уже очень давно. С одним художником еще со школы. Я хотел учиться у него рисунку, когда планировал поступать на архитектора. Отец не разрешил…  - Федор понизил голос, взяв карикатурно суровую интонацию и важно нахмурил брови  - «Откуда мне знать, чему тебя может научить этот твой разукрашеный Золотов!»  - лицо Феди расслабилось – С «разукрашенным Золотовым» я должен увидеться завтра.
Михайлов меланхолично наполнил свой бокал:
- Мутная тусовка.  – он расслабленно откинулся в кресле, приветливо смотря на своего гостя. Тот радовал взгляд, но выглядел так, словно уже сегодня хотел снова погрузиться в работу. А еще лучше – бежать на поиски Лехи. Федор решил отвлечь его от рабочих мыслей:
- Некроманты, Некромаги,
Кто главней решали в драке.
Помирил же их  - в момент -
Участковый некромент.

Он гибко потянулся.
- Думаю, Вам положены отгулы после завершения Лехиного дела. Давайте попробуем отвлечься. Чем развлекались милицейские курсанты на общих вечеринках?  - Федор немного помолчал, задумчиво посмотрев в строгое, точно у иконы, лицо напарника – Вы же на них были?.. Хоть иногда. – во взгляде Федора Никитича мелькнула тоскливая нежность, с примесью жалости.