Вернувшись после неприятного разговора с матерью, Валера оказался не готов к тому, что начальник соберется уходить. Ему не хотелось оставаться наедине с послевкусием материнских упреков.
«Правильно ли я поступил?»
Мысль эта тяготила его редко, но неизменно повергал в хандру. Речь всегда шла не о сиюминутном решении: за единожды прозвучавшим вопросом скрывалось многое. Правильно ли выбрал профессию? Правильно ли поступил с Костиком и с матерью? Правильно ли живешь, воровато крестясь на церкви, понимая под «ближними» незнакомых, но нуждающихся в помощи людей?
И не врешь ли сам себе, что весь из себя альтруист? Может, работать просто интереснее, чем помогать матери с дачей?
- Да так, дела семейные, - кисло улыбнулся Тимофеев. Он сосредоточенно рассматривал Федю. Тот умел держать осанку. Валера не помнил, чтобы начальник хоть когда-то сутулился, кроме, пожалуй, моментов, когда на Федора наваливалась хандра. Федор казался стажеру меланхоликом. Мечтательным, немного – много? – не от мира сего. И вместе с тем, Михайлов, в отличие от напарника, гораздо проще и легче принимал от этого мира удовольствие. У Валеры с этим были проблемы. Он никогда не мог толком расслабиться. Радоваться мелочам Валера еще умел, но распахнуть душу и объятия навстречу действительности не мог и не стремился.
Вместе с тем, Тимофеев был и куда менее раним, чем Федя.
Ему не хотелось отпускать Федора, но как (и, главное, зачем) его удержать, Валера не представлял. Во-первых, он зарекся выстраивать на работе какие-либо отношения, кроме профессиональных. Во-вторых, их с Федором интересы, наверняка, никак не пересекались. В-третьих, он не ребенок, и вполне способен пережить мамкин выговор сам по себе, без скорой психологической помощи.
- Да, конечно, не буду вас задерживать, - вздохнул Тимофеев и посторонился. На самом деле, ему хотелось предложить Феде остаться. В квартире, которую снимал Валера, был видеомагнитофон и коллекция кассет VHS. В основном, надо отдать должное хозяину жилплощади, это были ужасы и боевики. Валере хотелось пригласить Федора вместе посмотреть Зловещих мертвецов или какой-нибудь из Кошмаров. Как будто им по тринадцать и они остались на ночевку, а завтра выходной, и не нужно в школу. Можно жевать чипсы и смеяться над тем, как Фредди вскрывает глотку очередному школьнику, а бутафорская кровь брызжет во все стороны.
Можно пить пиво.
А еще среди кассет с ужастиками и Шварцнеггером была парочка фильмов для взрослых. Их тоже можно было бы посмотреть вместе.
- Всего доброго, - Валера, выскочив в прихожую, распахнул входную дверь. – заранее спокойной ночи.

Как настоящий начальник, Федя решил все за них обоих. Когда у Михайлова началось носовое кровотечение, Валера изрядно удивился и всполошился. Федор осел на пол, готовясь, по-видимому, упасть в обморок. С этой его особенностью Тимофеев уже был неплохо знаком. Если Федора что-то слишком впечатляло (например, труп на поздней стадии разложения), он норовил выключиться. Валера закрыл дверь и ощутил некоторое облегчение.
- Да, в Шпалах с такси… беда.
Честно говоря, он даже не заметил, что на дисплее начальского телефона было открыто нужное приложение. Но это было неважно.
- Вам в таком состоянии и не стоит никуда ехать, - несколько беспомощно, но с глубоким удовлетворением уступая обстоятельствам, проговорил Тимофеев. – Оставайтесь, у меня два дивана. Только встать придется рано, Сергей повезет меня на… работу.
Оставив бледного, как лепесток ромашки, Федора приходить в себя, Валера ретировался в ванную. Там, в шкафчике над раковиной, он отыскал кусок ваты и перекись.
«Карьера… да уж, в НиШиШа только карьеру и строить. Из говна и палок».
Из кухни тянуло сигаретами. Валера вернулся к сидящему у порога Федору и протянул ему смоченную в перекиси ватку. Мысленно он пытался вспомнить, что обычно предлагают гостю, если он остается на ночевку. Полотенце, спальное белье… кажется, у Валеры даже была запечатанная зубная щетка. Очень кстати.
Стажер ощущал себя странно. Его желание оставить Федора у себя вроде бы сбылось, но… несколько напрягало, что Валера не мог понять природу этого желания. Говорить ли спасибо матери, заставившей сына нервничать, или внезапной боязни одиночества?.. С последним у Валеры никогда проблем не было. Он умел быть наедине с собой, при этом не скучая, и развлекать себя сам. Книги, фильмы и сон никто не отменял. Так почему же вдруг?
- Вот, держите, - Валера неловко улыбнулся. – я пойду, приготовлю постель.
Он на секунду задержал взгляд на Федоре: беззащитный, ласковый. Damsel in distress. Тимофеев ушел в гостиную.
Расстелив на обоих диванах постельное белье, старенькое, но чистое, Валера подошел к платяному шкафу. Достал с одной полки махровое полотенце, с другой - аккуратно сложенную серую футболку и положил на спинку фединого дивана.
- Там в ванной в шкафчике… щетка есть, - чуть повысив голос, сообщил он Федору. – полотенце и сменное берите, я приготовил.

Когда напарник начал рассказ, Федор невольно подался к нему корпусом, слегка открыв рот от интереса и взволнованности. Мужчина впитывал каждую фразу, в нем жил неподдельный интерес. Когда стажер дошел до финала, Федя на пару секунд замер, после чего негромко, но бархатно рассмеялся. От смеха его голова откинулась назад, затылок лег на плечо напарника:
- Это отличная история! Если бы я редактировал альманах "Будни Нехороших Дел", я бы обязательно опубликовал Ваш рассказ заглавным... - Федор, отсмеявшись, звучал ласково и низко. Пора было умываться и двигаться в сторону постели. Михайлов, чуть покачиваясь, поднялся и пошел смывать с себя длинный, сложный день.
За то время, что юный Михайлов занимался в бассейне, а потом служил на флоте, он привык, что обычно мужчины моются вместе. Сначала он сильно стеснялся, но потом успокоился, поняв, что всем на него наплевать. Люди просто хотели помыться и пойти по своим делам. Привык он и к тому, что порой мужчины спокойно друг друга рассматривали. Без осуждения, без скабрезности. Просто скользили взглядом, как по витрине с цветным товаром. Праздный интерес человека, который заметил что-то новое. Михайлов видел абсолютно безволосых, гладких, точно шелк, пловцов; видел южан, темных, точно нефть. Во всех этих взглядах не было ничего предосудительно. Всем было неважно: обрезанный ты или нет, есть у тебя животик или нет, набил ты себе десяток партаков, или не набил. Люди смотрели, но не давали моральной оценки: разве это важно? Все пришли просто сполоснуться и/или поплавать, а не обсуждать левых мужиков.
Это было в бассейне. А сейчас, после душа, Федор ощущал себя совершенно нагим. Он щепетильно выстирал вручную свое белье и носки. Что делать дальше он не знал. Ненужные сейчас носки он повесил на полотенцесушитель. Влажное после стирки, белье натянул на себя.
Отчего-то, несмотря на выпитое, он ощущал невыносимое стеснение. Мелькнула мысль обмотать бедра полотенцем, уж слишком это было бы по-девичьи.
Надев футболку, он бесшумно вышел на своих длинных ногах из ванной комнаты:
- Большое спасибо. Вы очень хороший хозяин.  Гостеприимный… – Федя неловко прижимал к бедрам свою повседневную одежду. Михайлов смущенно смотрел на подчиненного. Его вгонял в краску взгляд красивых глаз напарника.
Федор смотрел на коллегу и осознавал, что его сердце сжимается от одиночества: ему остро хотелось  оказаться как можно блииииииже к коллеге.
Чтобы успокоиться Михайлов сделал несколько глубоких вдохов: «Десять, девять, восемь, семь…» Дыхание было достойной тренировкой, но намного лучше помогал алкоголь. Федор Никитич взял бутылку с коньяком и немедленно выпил.

В первый раз Федя по-настоящему напился, когда ему было десять лет. Его товарищ, очень красивый одноклассник Ваня, начал дружить и гулять с девочкой Варей, что сильно нравилась Феде. Ситуация изначально была гиперболизировано трагична: Федор не рассказывал Ване о своей симпатии к Варе.  Еще одновременно с Варей Феде нравилась ее сестра Света. И Раиса Васильевна: великолепная женщина лет пятидесяти, что приходила делать уборку в доме Михайловых.
Разбитое сердце нуждалось в обезболивающем: лучший друг и любимая девушка… Столько боли. Про боль Федя знал из книг. Возможно, если бы не литературный багаж, он бы и не заметил, что Ваня сблизился с Варварой. Все равно Федор не смог бы выговорить имя очаровательной девочки.
Он несколько дней прогуливал школьные занятия, уныло таскался по болотам, что окружали его дом, но, в конце концов, успокоился.
В итоге все его внимание сфокусировалось на Раисе Васильевне.
Красота Раи радовала взор, а улыбка поднимала настроение. Она неизменно напевала, пока возилась со щётками и мылом, и голос у неё был нежный и лишённый фальши. Репертуар её состоял из старомодных народных песенок и православных стихов из тех, что учат на уроках в воскресных школах. Слушать её было одно удовольствие, даже когда она просто говорила. Раиса была ко всем добра и никогда ни на что не сердилась.
Раиса была матерью Вани. Ваня был отличный другом. Вместе они следовали все окрестные овраги и карьеры.
Однажды Раиса Васильевна во время уборки наклонилась очень низко. Федя, стоявший сверху на лестнице, смог заглянуть глубоко в вырез ее футболки. Мальчик закусил губу от прекрасного взрыва чувств: все его существо тряхнуло от удовольствия, успокоения и счастья. Федя тихо застонал, колени у него подкосились. Федю размазало.

Теперь, спустя столько лет, уже будучи взрослым мужчиной, Федя вспомнил те эмоции, что прошили его когда он был рядом с Раей.
Почему-то Валерий вызывал в нем похожие чувства. Что-то... желанное и недоступное. Какой-то ужас. Валерггггий…
Федя испытывал чувства по остроте и невыносимой обнаженности, были сродни тем, что пронизывали его, когда он был подростком. Напарник каким-то образом проник в его сны. После этих снов Федору приходилось застирывать пижамные штаны. Федя не знал, что ему делать. Мысли о Тимофееве были излишне чувственными.
Валерий полностью завладел его воображением. Его четкие скулы, его крепкие руки, его костистые бедра, укрытые джинсами...
В трезвом состоянии Федор Никитич не допускал мыслей о Тимофее, но если ему случалось выпить... В последние недели Федя старался пить только дома. Если по работе ему не приходилось употреблять. Употреблять случалось регулярно. Валерий регулярно проникал в сознание Федора.

Сейчас, на внезапной ночевке они были особенно близки. Федор угадывал, что теперь стажер был податливее обычного, и на него можно было бы надавить. Но это было бы грубо. Может быть, позже.
Федор нервно коснулся красивого гвоздика, что украшал мочку его уха.

Отредактировано Федя (2025-01-09 10:41:54)

Федор считал, что мужчина без штанов, но при этом одетый сверху, представляет собой комичное зрелище. К этой мысли его подвел отец, который никогда не ходил по дому без одежды. Он носил роскошные парчовые халаты и всячески барствовал. Никита Сергеевич утверждал, что хозяин и защитник дома, если он полуголый, не готов к нападению врагов. Какие именно враги должны были напасть на коттедж Михайловых, не уточнялось, но авторитет отца был так велик, что Федор ему верил на слово.
Ощущая себя уязвимым, Федя аккуратно развесил свои вещи на стуле, что стоял неподалеку, положил сверху очки, и торопливо нырнул в разобранную постель. Белье приятно пахло стиральным порошком. Хотя дома Федя регулярно менял постельные принадлежности, каждый раз это сопровождалось стонами, полными боли и лени. Мужчина раз за разом умудрялся запутаться в пододеяльнике. Сейчас Михайлову стало уютно, он ощутил благодарность к своему стажеру. Внезапные гости – это всегда напряжно, Тимофеев явно устал, но несмотря на это показал себя заботливым и предупредительным.
Пришел напарник и выключил свет.
- Если так пойдет и дальше, я у Вас поселюсь.
«И разведу такой же клоповник, как у себя»
Федя чувствовал, что за сегодняшний вечер они со стажером сблизились. Это было хорошо. Михайлов считал, что неуставные отношения – это нормально. Невозможно хорошо работать с человеком, которому ты не доверяешь. Хотя, разумеется, словосочетание «хорошо работать» слабо соотносилось с Фединой деятельностью. 
«Зато, если я умру, будет кому найти меня и положить в гроб. Интересно, хоронить меня будут в очках? Глаза же закрыты, зачем им очки… Надо спросить у Грача…»
- Доброй Вам ночи. И спасибо еще раз.  - в темноте Федору Никитичу стало тревожно. Он темноты боялся с детства и всегда спал с ночником. Признаваться в этом Федя стеснялся, да и не был уверен, что у Тимофеева вообще есть ночник. Федор беспокойно прислушивался к дыханию стажера. Феде казалось, что когда тот уснет, дела станут совсем плохи. Пока  коллега не заснул, была иллюзия защищенности.
С любыми тревогами Михайлов привык справляться двумя способами: либо алкоголем, либо любовью. Алкоголь кончился.
Феде захотелось секса.

Когда Феде исполнилось тринадцать лет, он решил, что пора в жизни что-то менять.
Он поверхностно ознакомился с законодательством и пришел к выводу, что с ровесницами лучше не связываться. Он не был уверен, что все понял правильно, но тема про возраст согласия его напугала.
А еще он боялся девочек его возраста. Он догадывался, что они будут стесняться, смеяться из-за новой ситуации и поэтому иронизировать по поводу всего происходящего.
Федора это беспокоило. Неловкость, нервные смешки, неуместные шутки. Он абсолютно точно этого не хотел.
Он не был уверен, что с первого раза у него все получится. Его нервы были очень тонки, морально он был бесконечно нежен.
Все обдумав, Федор отправился в массажный салон. Отцовских денег у него было в достатке, храбрость катализировалась отцовским же коньяком.
Федю приняли нежно. Для своего возраста он был очень высок. Очки добавляли ему ученый вид. В сумраке заведения было сложно разобрать, сколько ему на самом деле: Пятнадцать? Семнадцать? Федя был красивым мальчиком. И, как все красивые мальчики, знал об этом.
Высокая девушка увела его за собой, точно козленка на веревочке.
Он, будучи очень пьяным, сразу сказал, что хочет чему-то научиться. Его голос звучал, точно блеяние, но его честность подкупила девушку. Она угадала, что Федя еще очень юн, и обошлась с ним нежно. Никакого проникновения, только ласки руками, и Федор был этому рад. Он был очень напуган, ему нужна была передышка и покой.
Вернувшись домой он зарыдал – хрипло, придушенно, без слез. Федю охватило невыносимое горе и острое одиночество.
—————

Какое-то время Федор прислушался к дыханию стажера. Когда ему показалось, что Валерий задремал, Михайлов тихо встал с постели, взял в охапку подушку с одеялом и сделал несколько шагов. Встревоженный Федя подошел поближе к дивану Валеры и лег возле него на пол, укрывшись сверху. В этом странном гнезде мужчина постепенно заснул. Точно также Федя много лет спал дома, возле отца, если его спальня была открыта. Натыкаясь на закрытую дверь, он просто ложился под ней.

Отредактировано Федя (2025-01-10 12:17:21)