- Я? – в голосе женщины скользнула холодная насмешка – Они сами для себя проклятье! – зло хлестнув ответом, неизвестное существо затихло. – А если вы с ними заодно, так и вы горя от них хлебнете, помяните мое слово. Будете с веревкой на шее, как цепные псы, по миру волочиться!

Ольгерд с силой сжал пальцы на рукояти кончара.
- Ах ты, сова! Зачем беду пророчишь!.. – слова он процедил сквозь зубы, хотя ему хотелось с рыком кинуться в зловонную пещеру. Теперь, когда к нему вернулась способность чувствовать, горячий темперамент то и дело давал о себе знать. Бывало, самообладание отказывало атаману.
- Геральт, хотел бы я угостить эту нечисть перцем с имбирем!.. – он вопросительно глянул на друга, ожидая дозволения кинуться в атаку.  – Долго ли ждать теперь?  - фон Эвереку казалось, что невидимая глазу женщина нанесла ему оскорбление, а долго выносить угрозы от потусторонних сил он был не в состоянии, сказывался негативный опыт прошлого.
Атаман стремительно закипал, но тут из грота донесся новый звук. Это было пение:
- Поиграйте, девушки, поколь весело у батюшки, у родимой своей матушки!
Неравно-то замуж выйдется, неравен-то черт навернется:
Либо старый удушливый, либо младый, но невзрачный…
Я бы старого утешила: середи поля повесила,
Я на горьку на осинушку, я на самую вершинушку,
Черным воронам на граянье*, добрым людям на дивованье!

Ольгерду показалось, что на него дыхнуло могилой, а вместе с ней и всеми его грехами.
— Возможно ли это? Возможно ли это? — залихорадило атамана, теперь он не говорил, но шептал. Ему потребовалось какое-то время, чтобы вернуть себе хладнокровие. Прежде ему много доводилось общаться с неживыми… материями, некоторые из них он даже наделял сознанием и подчинял своей воле, но в ту пору у него было каменное сердце. Сейчас же он вновь чувствовал все и даже больше, чем ему, возможно, хотелось бы.
Мужчина тяжело выдохнул и сфокусировался, призвав на помощь все свое мужество. Уже в следующую секунду он стоял спокойный, с нахмуренными бровями.
Женская песня оборвалась.
Кажется, дух пытался рассказать какую-то историю, но получалось у него это с трудом, мысль рвалась и двигалась бессвязно.
- Есть у меня сказка… Был у старосты младший сын, Евпат, ласковый, точно олень, всеми любимый, как свежий мед. Ехал он со сватами в соседнюю деревню, через лес. Лес темный, мшистый, мой,  бесконечный… Я – это дубы, да клены, а березы звенят по морозу, так это тоже я пою…
Воцарилось молчание.
- Что же ты замолчала? Продолжай  свою сказку, раз начала. – слова звучали строго, как повеление, приказ. Атаман произнес их громко, четко, гордо поднимая голову.
Призрак отозвался. Не похоже, чтобы речь фон Эверека его впечатлила, кажется, существо разговаривало с самим собой или с каким-то одному ему знакомым гостем.

-…уж таким лучезарным светом горел лик его и наряд! Уж пуговицы-то на кафтане искрились, точно звезды в небесах!  И таким предстал он предо мной! Смуглый, статный, чернобровый, самый красивый из всех сынов Севера!  Хоть и не для меня прихорашивался, да напутали что-то боги, мне полюбился. – женский голос, сейчас журчал, переливался, мурлыкал от удовольствия – А глаза-то у него кроткие, покорные… Не должны они на невесту его смотреть, пусть только на меня глядят эти очи! – из пещеры потянуло холодом, почти осязаемой злостью. Ветер выгнал из сырой темноты несколько мертвых, ссохшихся дубовых листов.
- …но и я была хороша! – кажется, эта мысль вновь вернула создание в благодушное настроение -
Высокая такая, с рыжими кудрями, зубы большие, белые, как у лошади, сильная!  Иду — земля дрожит! Стала я заглядываться на Евпата. Бывало, идет он на охоту, а я его подкараулю,  да ущипну или за рукав дерну.  "Пойдем", — говорю! А он боится, говорит, "куда пойду, того гляди нечистый, что тебе друг, шею мне свернет, мало тебе других деревенских?"
А я ему в ответ: "Ты полюбился мне"!

*граянье - карканье(устар)